Алый осколок (СИ)

— О, у моего мальчика наконец-то появилась девушка! Я так за вас рада!.. — Теолрин не успел вставить и слова, чтобы объяснить, что он имел в виду под словом «подруга»: маму уже было не остановить. — Знаете, — обратилась она к Джейл, — он как-то завел себе подругу, еще когда учился…

— Мама…

— Так она сразу мне не понравилась. Вся избалованная, наглая, будто бы королевских кровей…

— Мама, я…

— Я ему сразу сказала: с такой избалованной шушарой ты и не заметишь, как закончишь жизнь в петле!..

Теолрин вздохнул, когда понял, что больше ничего не успеет сказать. Ему оставалось лишь смотреть, как постепенно увеличиваются в размерах от охреневания глаза Джейл и Клэйва. Что ж, они сами напросились. Он, как мог, предупреждал их, что дело гиблое.

— …вот по вам сразу видно, что вы девушка приличная. — Теолрин едва сдержался, чтобы не прыснуть от смеху с этих слов. Джейл, судя по тому, как ее передернуло, едва сдержалась, чтобы не выблевать содержимое своего желудка. — Давно мой Тео за вами приглядывает?

— Кто еще тут за кем приглядывает… — тихо пробормотала Джейл, явно находясь в состоянии полнейшего непонимания.

— Ну, не будем же мы стоять на улице! — проигнорировав слова Джейл, воскликнула Римми. — Пойдемте внутрь. Вы, наверное, проголодались, да?..

Она продолжала еще что-то вещать, направляясь к ведущей внутрь дома двери, но Теолрин пропускал большую часть ее словесного потока мимо ушей. Тень сомнений, поселившаяся внутри него, разрасталась с каждым шагом, сокращающим расстояние до двери.

— Мама, — осторожно произнес он, когда они поднялись на крыльцо, — а где отец?

— Отец? — Голос матери как-то странно изменился. В груди Теолрина будто бы что-то ёкнуло, когда он увидел, как плечи матери ссутулились, а сама она как бы невзначай отвела взгляд в сторону. — Отец… — снова произнесла она тихо. — Пойдем… Я покажу тебе.

* * *

Могильная плита на заднем дворе дома была едва заметна среди теней, отбрасываемых двумя кустиками терновника. По ней было видно, что она не новая — голубое стекло поблекло, а местами и вовсе поросло мхом. Теолрин опустился перед плитой на колени, на время забыв о саднящей боли в левой ступне, и попытался вспомнить отца. Простого, спокойного, никогда не лезущего на конфликт ни с ним, ни с матерью — и если раньше Теолрин считал эти качества недостатками, то сейчас видел их в ином свете.

«Я ведь так много не успел ему сказать. Стольким поделиться…»

Одобрил бы отец его авантюру или же отчитал за неоправданный риск? Понравилась бы ему Джейл, или же он счел бы ее не в меру мужеподобной? Какими советами поделился бы с ним? Так много вопросов теперь останется без ответа.

Да, они никогда не были близки так, как это бывало в других семьях — но все-таки… Все-таки они были семьей. И сейчас Теолрин, как никогда, чувствовал себя опустошенным.

— Давно? — сглотнув ком в горле, коротко спросил он, зная, что мать стоит за его спиной.

— Два с половиной года, — глухо отозвалась она.

— Из-за чего?

Мать помолчала, и молчание это решительно не понравилось Теолрину.

— Из-за чего? — повторил он уже требовательнее.

— Работа, — наконец ответила она, вздохнув. — Условия оказались тяжелее, чем он думал. А ради тех денег, которые ему обещали, отцу приходилось работать по четырнадцать часов в сутки. Они пытались как-то бороться с этим произволом, даже устраивали забастовки — но все кончилось тем, что их всех избили и отправили на несколько суток в карцер. Там он и… заболел. — Мать снова шмыгнула носом, и звук этот заставил Теолрин стиснуть ладони в кулаки. — Я говорила ему уйти оттуда или хотя бы передохнуть пару недель, но… Ты же знаешь, он никогда меня не слушал. Говорил, что все в порядке, что он справится, что нужно еще немного подождать, и условия станут лучше… — Ее голос задрожал. — Его отпустили только когда он начал кашлять кровью, и… было уже поздно что-то делать.

«Они уезжали из Дар-на-Гелиота в поисках новой, лучшей жизни… — Теолрин зажмурил веки, чтобы не заплакать от отчаяния. — А по итогу отец нашел лишь произвол и смерть… Разве это правильно? Разве это справедливо?»

Небодержцы держат нас на поводке страха и безоглядной покорности, — вспомнились ему слова проповедника на площади. — Но разве такой жизни мы хотим? Разве для этого трудимся, денно и нощно, в мастерских и фабриках, в кузнях и плавильнях, тягая тяжести и собирая стекла?

— Я не оставлю это безнаказанным, — прошептал Теолрин, мысленно представляя, как поднимает того секретаря за грудки, а потом забрасывает куда-нибудь в жерло плавильни. А потом делает все то же самое со всеми, кто к этому причастен…