Алжирские тайны

– Думаю, нет необходимости перечислять поименно штатских участников нашего совещания. Достаточно сказать, что они представляют широкий спектр заинтересованных кругов в Алжире, Константине и Оране. Чем меньше людей узнают, что мы ведем с ними переговоры, тем лучше. Поэтому представляется желательным, чтобы они принимали участие в совещании нашей комиссии по безопасности, а не обращались к офицерскому корпусу в целом. По той же причине они будут находиться в этом помещении все время, которое потребуется для подготовки их самолета к вылету в Константину. Должен сказать, во время неофициальных переговоров с ними я пришел к заключению, что их доводы крайне важны для нашего общего будущего. Господа, турки уже у ворот Константинополя!

И в эту минуту Жуанвиль действительно похож на византийского ученого, чьи глубокие раздумья о неоплатонических триадах прерваны гулом турецких орудий за стенами. Он молча подает знак Раулю, и тот берет слово.

– Благодарю. Много времени я у вас не отниму. Я знаю, полковник, что вы можете ручаться за каждого из собравшихся здесь людей. Всем нам дороги интересы Франции. Но каковы эти интересы? Сейчас я должен спросить всех присутствующих, какую позицию, на ваш взгляд, займет Легион, если в Алжире начнутся массовые беспорядки – в частности, в отношении вероятности многочисленных жертв среди гражданских лиц европейского происхождения? Думаю, мы здесь предусматриваем вероятность того, что в ближайшие месяцы начнутся массовые демонстрации. В подобных условиях судьба белых алжирцев, возможно, висит на волоске.

– Именно здесь, в Форт-Тибериасе, находится оплот западной цивилизации, – бормочет Жуанвиль. – Жаль только, что она не особенно заслуживает защиты.

Рауль мимолетной улыбкой признает справедливость этих слов и продолжает:

– В более широком смысле мой вопрос таков: одобряет ли армия в целом новый курс французского правительства? Не думаю, чтобы кто-нибудь не знал о повсеместном беспокойстве, вызванном, как считают некоторые, «деголлевской изменой в Алжире». Об этом можно сожалеть, но, игнорируя факты, мы ничего не добьемся. В определенных кругах поговаривают о необходимости демонстрации силы со стороны достойных доверия групп. У майора Кено имеется список полковников десантных войск, который он в случае необходимости вам покажет. Офицеры, чьи фамилии внесены в этот список, проявляют беспокойство по поводу угрозы общественному порядку и вероятности жертв среди гражданского населения в ситуации, подобной той, которую мы предусматриваем. Жандармерия не возьмется за расчистку улиц, если армия не обеспечит ей прикрытие. Невозможно представить себе, что новобранцев бросят против французов в городах. Так вот, сюда мы, разумеется, приехали для того, чтобы выяснить, какую позицию займет Легион.

Рауль садится. Вращая своими блестящими белыми глазами, полковник оглядывает погрузившееся в полумрак помещение. Все внимательно слушали и теперь сидят насторожившись. В своем выступлении Рауль проявил нехарактерную для себя осмотрительность, но все мы понимаем, о чем шла речь: о восстании, государственном перевороте, об уличных демонстрациях, организованных милицейскими отрядами алжирцев европейского происхождения и молодежными группировками и рассчитанных на то, чтобы вынудить армию официально заявить, что она не имеет права стрелять в гражданское население. Это заявление, в свою очередь, стало бы всего лишь прелюдией к заговору против де Голля и его министров в самой Франции. Наша пятая особая рота Легиона может сыграть во всем этом решающую роль. Речь отличалась напыщенным стилем, даже лицемерием, однако перед глазами у моих соратников возникает та же картина, которую видит, но не решается описать Рауль: стены, обклеенные прокламациями, брошюрки, кружась, падающие на землю из окон административных зданий, возводящиеся баррикады, танки, курсирующие по улицам. Ну а потом – бурные дни победившей революции, женщины, крепко обнимающие военных и влезающие на танки с гирляндами цветов, безоглядные проявления солидарности и любви – время надежды.

Предатель среди предателей, я сижу, слушая, как осторожно и высокопарно рассуждают об измене родине эти люди, обреченные тупицы, вынужденные общаться со студентами-агитаторами и крайне взвинченными бакалейщиками. Мне чудится, будто в полумраке зала собрались призраки Дьен-Бьен-Фу, шепотом призывающие их отомстить за позор, которым покрыли себя французские войска в Индокитае. Я понимаю, что Легион постепенно приближается к катастрофе. Они думают, что это решение поможет им покончить с чувством стыда и нерешительностью. Но они не имеют понятия ни о материальном базисе перемен, ни о необходимости в революционном пролетариате, и потому их путч – не что иное, как китч. Те, кто не сообразует свои действия с направлением исторического процесса, обречены на бессилие. Я им, конечно, сочувствую, но жизнь они проживут впустую.

У Жуанвиля свои дурные предчувствия.

– В этой роте чересчур много венгров, – невразумительно бормочет он.