Алжирские тайны

Окидывая взглядом зал, я вижу, что меня окружают друзья. Мы вместе пережили и веселые времена, и тяжелые. Выпили море пива. Я рад, что у меня хватило духу предать их. Кое-кому может показаться, что с Рокруа у меня особенно тесная связь, узы, сотканные из слов, но для слов слишком прочные. Рокруа стал для меня в Алжире тем, кем был во Вьетнаме Мерсье. Во время охоты на феллахов в горах Джебель мы с Рокруа говорили не только о семьях, солдатской одежде и женщинах, но и о принципиальных вещах. Мы говорили до тех пор, пока не начинало казаться, будто нам удалось наконец докопаться до истины (с женщинами подобные разговоры не ведут), хотя всякая истина, по-моему, имеет двойное дно. Сейчас мы с Рокруа обмениваемся улыбками через стол. Но опытом я с ним не обмениваюсь, а мой опыт подсказывает мне, что Рокруа – один из тех, кто заинтересован в насильственном продолжении экспроприации и угнетения несчастных людей, которым эта страна принадлежит по праву. Облавы, пытки, изнасилования – ни парой кружек пива, ни передачей некоторых конфиденциальных сведений тут дела не поправишь.

Наверняка кое-кто скажет, что мне промыли мозги вьетминевцы, но посмотрите на этих людей, узников своего сословия, своего общественного положения! Разве это свобода? Да и кто не подвергается обработке? Жизнь всем промывает мозги. Мои учителя в центре перевоспитания в Ланг-Транге, на берегу Тонкинского залива, попросту извлекли у меня из головы все, что вбили туда родители, лицей и Сен-Сир. По-моему, результатом стала значительно большая объективность.

Шанталь – единственная, кто выступает без околичностей. Она говорит о том, что надо раздавить красных и так называемых либеральных интеллигентов. Во время ее выступления Жуанвиль, не в силах вынести столь грубой прямоты, вжимается в стул. (Жуанвили – старые денежные мешки, а де Серкисяны, безусловно, новые.) Резко оборвав Шанталь, Жуанвиль подводит черту под прениями наших осторожных мелких заговорщиков:

– Окончательного ответа на этом совещании дать нельзя. Мне кажется, что мы непрерывно маршируем под звуки невидимого барабана. Он где-то далеко в пустыне, но его всегда можно услышать, стоит только остановиться и хорошенько прислушаться. Не мне говорить вам, кто на этом барабане играет, но все мы должны прислушаться к голосу своей совести, а в спешке это не делается. Есть еще вопросы?

Рокруа шепотом говорит Делавину, что был бы не прочь узнать, когда мы наконец доберемся до песчаной розы, скорпиона и самовара, но Жуанвиль не слышит…

– В таком случае переходим ко второму вопросу повестки дня.

Ну что ж, настала пора моего отчета об охране – вернее сказать, об отсутствии охраны – коммуникаций между фортом и Алжиром. Мой доклад, по крайней мере, так же скучен, как и все, что происходило ранее. В душе я ликую оттого, что способен нести подобный вздор, но слежу за тем, чтобы мой голос наводил такую же скуку, как и само сообщение. Оно носит самый общий характер. В своем докладе я требую повышенного внимания к нуждам службы безопасности. Паникерство было бы неуместным, и я подчеркиваю, что понадобится еще время для дополнительных перепроверок.

Пока я выступаю, все то и дело тянутся за сигаретами, а стулья то и дело скрипят. Я уже давно стараюсь прослыть плохим, скучным оратором. Полковник Жуанвиль берет песчаную розу и принимается созерцать ее призматические поверхности.

Я упорно продолжаю. Безусловно, были упущены кое-какие возможности, а во время недавних карательных операций против повстанцев допущено несколько досадных ошибок. Нельзя категорически отвергать вероятность существования в наших рядах двойного агента, даже на самом высоком уровне. Понадобится проверка. Она потребует много времени.

У меня нет четких рекомендаций. Я просто напоминаю присутствующим об уже принятых мерах безопасности. Разумеется, я бы приветствовал замечания и конкретные вопросы со стороны других членов комиссии по безопасности или наших высоких гостей.

– Я не люблю длительных проверок службы безопасности и не думаю, что в данном случае таковая потребуется, – говорит Жуанвиль, не сводя взгляда с песчаной розы, которая вращается у него в руках. – Кажется, вы хотите что-то сказать, Шанталь?

Все оживляются. У Шанталь один из тех голосов, которые запросто доносятся из конца в конец Галери Лафайет.

– Я тоже разделяю беспокойство капитана Русселя и, как и он, изучаю архивы здесь и в Алжире в надежде обнаружить источник утечки, которая, как все мы знаем, имеет место. Это и в самом деле длительный процесс исключения вариантов и уменьшения их количества. В ходе моих изысканий я обнаружила, что наш разведывательный архив то и дело меня обескураживает. Я не первая, кто это заметил. Постепенно я скрепя сердце и лишь в порядке рабочей гипотезы пришла к выводу, что недостатки системы подшивки и хранения документов не могут служить помехой в решении проблемы… скорее наоборот, они многое объясняют.

Слушая Шанталь, я испытываю легкую тошноту. Неужели в то время, как я думал, что ее дурачу, она дурачила меня?

Шанталь продолжает: