Алжирские тайны

Увы, тем, кто меня захватил, эстетику фашистской филателии не растолкуешь. Такие люди, как они, вряд ли собирают марки – а что до неонацизма, то, по мнению большинства алжирских арабов, самое страшное преступление Гитлер совершил тогда, когда решил вплотную заняться евреями, а не французами. Мне вспоминается чувство разочарования и безысходности, которое я так часто испытывал в Форт-Тибериасе, читая этим придурковатым легионерам лекции по борьбе с повстанческим движением. Даже сейчас мне очень трудно объяснить людям, находящимся в этой комнате, почему «Сыны Верцингеторикса» представляют такую угрозу освободительному движению в Алжире. За прошедший год я отправил Тугрилу множество донесений по поводу «Сынов Верцингеторикса», и сейчас мне следовало бы разговаривать с ним, а не с этой шайкой дилетантов.

Набросив мне на шею гарроту, Нунурс помедлил, и я успел рявкнуть, как в лучшие времена на учебном плацу в Сен-Сире:

– Только без глупостей! Я – майор четвертой вилайи Армии национального освобождения. Это звание присвоил мне Командный совет Армии освобождения в Тунисе. Я требую, чтобы меня выслушали и допросили офицеры, равные или старшие по званию! Где полковник Тугрил? Только он должен решать, как я смогу наилучшим образом служить делу революции – погибнув или оставшись в живых!

Дослушав, Нунурс зарычал и затянул гарроту так, чтобы я больше ничего не сумел сказать. Но молодой человек, сидящий рядом со мной с другой стороны, плохо выбритый, в очках в стальной оправе, поднимает на Нунурса умоляющий взгляд:

– Наверное, прежде чем мы его убьем, он имеет право, по крайней мере, сделать признание.

– Да в чем тут признаваться?! – рычит Нунурс. – Ни наркоманов, ни гомиков я в своей ячейке не потерплю! Ну ладно, так и быть, осмотрите его, доктор, и скажите нам, наркоман он или нет?

– Вообще-то я еще не доктор – только студент, – говорит он мне с застенчивой улыбкой. Потом закатывает мне рукав рубашки. Прищелкивает языком.

– Ну конечно наркоман.

– Значит, я убью его! – рычит Нунурс.

– Сперва признание, – говорит «доктор», и остальные соглашаются.

– Так будет лучше.

Я уже совершенно спокоен. Шарада с удавкой на горле была разыграна только ради того, чтобы произвести впечатление или напугать меня. Ни того, ни другого не вышло. Я докладываю обстановку, слегка подредактировав донесение, поскольку считаю, что некоторые данные предназначены исключительно для ушей Тугрила. В заключение я предлагаю принять самые решительные меры против «Сынов Верцингеторикса». В частности, настаиваю на том, чтобы была выделена специальная группа для убийства Шанталь. Благодаря положению, занимаемому ею как в неофашистском союзе, так и в военной разведке, она представляет прямую угрозу для операций ФНО в городе Алжире и в Сахаре. То ли из-за слишком сжатого изложения фактов (хотя я говорю уже больше часа), то ли потому, что я утаил некоторые сведения, предназначенные, по-моему, исключительно для ушей Тугрила, не знаю, но товарищи недовольны моим докладом.

Разговор начинает «доктор». Сумев спасти меня от Нунурсовой петли, теперь он, похоже, полон решимости устроить судебное заседание.

– Значит, вы пустили в ход оружие и сбежали с совещания по безопасности?

– Да.

– А потом пустили в ход оружие и сбежали из Форт-Тибериаса?

– ^Да.

– Отлично! – Но при этом «доктор» прищелкивает языком.

Потом Нунурс басит мне в другое ухо:

– Вы убили этого ловкача, этого… Рауля?

– Кажется, да… Да… э-э, то есть, по-моему, он умер.

– Надо знать наверняка. Надо их всегда добивать. – И, выпустив из рук удавку, Нунурс сопровождает свои слова резким красноречивым жестом.

– А Зору – ее вы убили?

– Зору? Ах да, конечно убил.

Зачем я вру? Я отнюдь не уверен, что Рауль был при смерти, когда я выходил из квартиры, а что до Зоры, то ее я точно не убивал. Помню, я поблагодарил ее за одежду – излишнее проявление вежливости, – а когда уходил, она успокаивала перепуганного ребенка. И все-таки, почему же я не прикончил Рауля и Зору? Во время дознания происходит нечто такое… Я и раньше это замечал, когда разыгрывал шарады с допросом феллахов в Форт-Тибериасе: что-то заставляет допрашиваемого панически лгать, городить бессмыслицу, которая не помогает ему ни замести следы, ни ввести в заблуждение тех, кто захватил его в плен… Но я – то с какой стати вру? Быть может, я попросту считаю, что мои слушатели не заслуживают правды?

Следствие продолжается.

– А этих людей, – интересуется «доктор», – этих Эжена и Ивонну Дютуа тоже убили вы?

– Ну конечно! Я уверен, что завтра об этом сообщат в газетах.

Нунурс удовлетворенно рычит, но не все мои трудности позади. В комнате находятся еще двое, и они продолжают допрос. Судя по всему, это простые работяги, не исключено даже, что представители огромной армии городских безработных. Возможно, они просто хотят во всем разобраться. И все же в каждом их вопросе чувствуется скрытая угроза.

– Вы убили товарища аль-Хади?

– Да. У меня не было выбора. Это было необходимо для того, чтобы избежать разоблачения.