Амальгама счастья

— Собственно, я ведь и не надеялся ни на что, и сам не был уверен в своих чувствах — так, летнее умопомрачение, аромат новизны и невинности, так свойственный тебе в тот год, феерия вспыхнувшей и подавленной чувственности… Это уже потом, вспоминая и переживая те дни в памяти заново, я что-то понял, и оценил, и почувствовал. А тогда…

Он говорил еще что-то, но голос его вдруг слился в Дашиных ушах с гулом пчел над медвяным покосом, со свежими и острыми запахами трав, с пронзительно чистым вкусом воздуха, который она пила большими глотками. «Сельская идиллия, да и только», — усмехнулась было она про себя и тут же мысленно одернула себя. Эта ирония была ненужной, и ей совсем не хотелось теперь ни иронизировать, ни размышлять о старых историях, давно ушедших в небытие, и о тех людях, которыми они сами были когда-то, двенадцать лет назад. Двенадцать лет — целая вечность! А теперь вечность — другая, новая — была у них впереди, и только новые, еще не исписанные страницы их жизни имели значение.

— Не надо об этом. — Даша весело, непринужденно забрала у него соломинку, сунула ее в рот и легко, пружинисто вскочила на ноги. — Ничего не надо, ничего не было. Все начинается снова: ты и я. Ты слышишь? — И крикнула громко, раскинув руки, словно обнимая широкое небо над головой и вызывая к жизни певучее эхо: — ТЫ И Я!

Эхо послушно откликнулось ей, и Марио, смеясь, подхватил ее фразу на лету — ТЫ И Я! — и, перебрасываясь звуками, как мячиком, они побежали наперегонки по широкому желтому полю, между стогов, причудливо разбросанных тут и там, приминая ногами васильки и ромашки, то и дело касаясь друг друга едва приметными движениями пальцев и обгоняя ветер, бьющийся у них в ушах. Снова было лето, и воздух плавился от жары, и во всем огромном мире были лишь они одни — двепылинки в столпе солнечного света…

Наконец, запыхавшись, Даша остановилась и изумленно повела вокруг глазами, в которых еще продолжали плясать солнечные зайчики. Не было вокруг поля, стогов сена, примятых цветов под ногами — под ними лежали теперь широкие мраморные ступени, уходящие вверх, к знакомой террасе, к высоким колоннам, рядом с которыми бились в окнах кружевные занавески.

— Мы снова здесь — почему, Марио? Почему вечно этот дом, и высокие ступени, и белая терраса — у нас на пути?…

— Где ж нам еще быть? — тихо ответил ей мужчина, и беспечное веселье ушло из его взгляда: он стал сосредоточенным и серьезным, словно это не он только что мчался за Дашей по огромному полю. — Все всегда возвращаются к Дому — разве ты этого не знала?