Амазонка бросает вызов

Кошачья тропа тянулась и вилась вверх очень долго. Я хотела предложить парням сделать передышку, но они не жаловались и не стонали под ношами, даже что-то там между собой говорили. Когда мы поднялись на Каясан, то действительно уже наступила ночь, и ни черта было не видно. Вместо маяка мне были тени и движения спутников, иначе я бы точно уже давно ушла не в ту сторону. Чимин и Чонгук опустили мешки на землю. Перед нами возвышалась каменная крепостная стена с массивными, тяжёлыми воротами, коваными, из какой-то очень прочной древесины, её толщина ощущалась как-то интуитивно, без подробного изучения. В воротах была калитка. Чимин оглядел нас с Джоанной. Мы немного запыхались, но не устали.

— Что ж, подъём преодолели достойно, — поднял он большой палец вверх. Скорее всего большой, в такой темноте я только предположила, да и по логике другие пальцы нам показывать было бы странно.

Чонгук протарабанил морзянкой в калитку. Несколько мгновений — и в ней открылось зарешеченное окошко, из которого упал луч света. В нём кто-то появился, но видеть стоящего против света было невозможно. Зашумел отворяемый засов, Чимин с Чонгуком опять взялись за мешки и, видимо, собираясь сразу же войти, как дверь распахнётся, были сбиты с толку не пропустившим их туда человеком, наоборот вышедшим к нам через порог калитки. Я его, можно сказать, не видела, только силуэт и высокий, очень высокий рост, так что на его голос голову пришлось буквально закинуть назад.

— Опа-опа, девчонки… ничего себе…

— Брат-привратник, вернись на дежурный пост, — позвал его с предупреждением в интонации Чонгук.

— Подожди ты, я тут, никуда не делся, — бросил он через плечо и опять вернулся к нам с Джоанной: — Сигареты, алкоголь, мясо есть?

— Н-нету… — не в унисон ответили мы.

— Дурные намерения, порочные мысли?

— Нет, нету, — чувствуя фривольную манеру невидимого незнакомца, смелее ответила я.

— А если найду?

— Мингю, почему еду не подняли? — попытался вновь его отвлечь Чонгук. С досадой вздохнув, он опять обернулся:

— Я тебе буйвол что ли? Я пять раз сегодня спускался, всё привезли только утром, завтра закончим. Дайте с девушками пообщаться, вы же знаете, на территории монастыря уже нельзя будет.

— Кобелина, — подошёл к нему Чимин, похлопал по плечу и подтолкнул обратно к калитке, — девушки несовершеннолетние, умерь либидо своё.

— А, несовершеннолетние? Это другой разговор, — сделав голос строже, он кивнул нам на вход, призывая следовать внутрь. — Итак, дамы, материться в монастыре нельзя, врать нельзя, ругаться нельзя, танцевать и петь кроме заранее обговоренных с настоятелем или наставниками случаев — нельзя. Что ещё? Вроде ничего не забыл. Да, ходить голыми, к сожалению, вам тоже нельзя.

— Будда, что один кузен, что второй, — проворчал Чонгук, перешагнув с мешком порог, — кто тебя только на ворота додумался поставить?

— Я редко что пропускаю мимо себя, где мне ещё быть? Ладно, всё, молчу, — поправил он что-то на лице и, когда мы вошли на территорию Тигриного лога, где горел над сторожкой фонарь, я увидела, что оно закрыто платком, вроде берберского, и только досужие и прилипчивые глаза, тёмные и блудливые, смотрят на нас с высоты.

— Кстати, насчёт запретов он не шутил, — сообщил Чимин, передав груз Мингю, и тот понёс мешок дальше, куда-то вниз по лестницам, уходящим в непроглядную темноту ступенчатых ярусов. В непроглядной тьме обозначалось только ещё три лампочки: в окне башни неподалёку, и где-то далеко внизу, в разных местах. Тишина стояла необычайная. Где-то слышалось журчание ручья, звеняще разносящееся в отсутствии других звуков. Разве что удаляющиеся шаги привратника. — Никто не обязан рассказывать о себе что-либо, приходя в монастырь, — вырвал меня Чимин из погружения в атмосферу спящего монастыря. — Но врать — нельзя, бранно выражаться — тоже. В общем, это святое место, и относитесь к нему с почтением и уважением.

Я подсобралась, сразу подумав, что наверняка накосячу, потому что слишком проста и не сдержанна. Но не для того ли я здесь? Обрести терпение и выдержку. Джоанне, похоже, объяснять ничего было не надо, она с дочерним трепетом оглядывала стены, площадки и дорожки, по которым ходил её отец. От него она с детства наверняка знала, как себя ведут в подобных заведениях.

Чонгук ушёл следом за Мингю со своим мешком, а Чимин пригласил нас к квадратной башне, на втором этаже которой горел свет. Дверь была распахнута, и мы втроём преодолели лестницу, сразу оказавшись в единственной комнате, в которой, у противоположной стены от входа, сидел за низким столиком на полу старик.

— Настоятель, — низко поклонился Чимин, и мы с Джоанной последовали его примеру. Когда мы разогнулись, золотой представил нас старику: — Это дочь мастера Хана, Джоанна, а это Чонён, родственница Рэпмона.

— Я понял, я понял, — улыбнувшись, покивал он и указал перед собой, — присаживайтесь, переведите дух с дороги.