Амазонка бросает вызов

— Ну, знаешь, тогда получится, что если поддаёшься чувствам, то они растут и теснят своего соседа — разум, и он уменьшается, — хмыкнул Диэйт.

— А разве так не происходит? — заметила я. — Когда мы влюбляемся — теряем способность здраво мыслить, когда мы злимся — впадаем в состояние аффекта. Выходит, что эмоции действительно теснят в мозгу что-то.

— Right, а чем человек умнее, тем он становится спокойнее и выдержаннее, да и бесчувственнее тоже, — кивнул Вернон, поддерживая меня.

— И как в эту теорию тогда уместить равнодушных дураков? — спросил Самуэль. — Ума нет, чувств нет.

— Пустоголовых никто не отменял, — засмеялся Диэйт.

— А полноголовых слишком мало, — печально подытожила я, украдкой окинув взором всех ребят. Если где-то и существовали люди, умеющие и чувствовать и думать с одинаковой силой, то это были золотые.

Засидевшись за подобными диспутами, мы вышли из беседки сразу на занятия. Нас догнала Джоанна, вышедшая из библиотеки и заметившая нашу стайку, потянувшуюся к тренировочной площадке.

— Как гранит науки, грызётся? — подмигнул ей Вернон.

— Потихоньку, — улыбнулась она. — Интересно, сколько книг прочёл мастер Ли, чтобы стать таким умным?

— Дело в качестве, а не в количестве, — отметил Джунхуэй. — Но, к счастью, в наших складах и архивах книг ерунды не держат. Впрочем, какие-то художественные произведения я видел, пьесы или что-то в этом роде. Да и их вряд ли включили в собрание библиотеки за красивую обложку. Значит что-то в них, но есть.

— Я всё же думаю, — поравнялся со мной и Джоанной Самуэль, став немного смелее с тех пор, как мы пришли. Обвыкался. — Что есть природная склонность к уму, и кто-то быстро схватывает, а кому-то бесполезно и тысячу произведений прочесть. Ты, Джоанна, наверняка быстро поумнеешь, ты очень сообразительная, — сказал он. Но в глазах юноши я увидела восторг совсем не от ума девчонки, в этих влюблённых очах сияла тяга к личику Джоанны, её голосу, фигуре, немного спрятанной под довольно бесформенным тобоком. В таком возрасте ещё не умеют ценить что-то глубоко внутреннее, и если Самуэль считает предмет обожания умным, то всё идёт именно из идеализации в целом. Но это моё мнение, конечно, кто знает, вдруг бывают исключения? Для этого Самуэль не должен бы был так быстро влюбиться в дочь покойного мастера Хана, для этого он бы влюбился после сколько-нибудь продолжительного общения, а не едва завидев Джоанну при её появлении.

— Спасибо, — мимолётно поблагодарила за комплимент Джоанна, не придав ему особого значения. Вернон шепнул мне на ухо:

— Неопытный подкат не прокатил. — Я пихнула его легонько в бок.

— Что ты знаешь о подкатах, опытный?

— Окей, засчитано, я к тебе тоже подкатить не сумел, — расплылся он оптимистично, — но не всё же ещё потеряно? Не в этих стенах, а когда выйду…

— Когда-нибудь в другой жизни? — ухмыльнулась я, дразня.

— Суровая, ой суровая, — зацокал он языком, но быстро прервался. — Ты же скоро уйдёшь… мне уже грустно.

— Я вернусь на Рождество.

— Это будет лучшим подарком на этот праздник за всю мою жизнь, клянусь!

— Для меня, возможно, тоже. — Мы дошли до площадки и стали вставать в пары. Поскольку разговор закончен не был, то мы с Верноном решили позаниматься сегодня друг с другом. Мы с ним были примерно одного уровня мастерства, или он чуточку получше, но я стремительно его догоняла. — Я и сама без желания уйду отсюда на три с лишним месяца. Шумный город, школа, суета — буэ… — изобразила я комично рвотный позыв. Вернон посмеялся. — Но я соскучилась по сёстрам. По друзьям.

— У тебя там есть друзья? Я ревную, — строгим прищуром окатил меня парень.

— Так то друзья, а тут же — братья, — успокоила я его, — совсем другая категория близости.

— Ах если бы! — вздохнул по слову «близость» американец и я, прекращая его вечные шутки и намёки, атаковала его. Он сумел увернуться, но мы ввязались в продолжительную рукопашную, в конце которой он всё-таки меня перекинул через колено и, прежде чем помочь подняться, наклонился к моему лицу: — Увы, лежачая близость только такая.

Дни летели тем быстрее, чем ближе к концу подходило моё пребывание здесь. Со сменой привратника и мой настрой окончательно стал боевым и серьёзным, к Джеро я подходила с просьбой позвонить всего раз, и действительно только позвонила — ничего больше. Он был молчаливым, как и положено монаху, стоявшему на посту, не то усмирял себя, не то таил недовольство, что его не отпустили мстить. Я же, каждый раз видя его, вспоминала Мингю и начинала волноваться. Как он там? Жив ли, цел, невредим? Или уже добрался до своих китаянок и развлекается, пока я тут о нём беспокоюсь? Вот ведь зараза, всё-таки заставил меня подумать о том, что он где-то с кем-то спит.