Амазонка пустыни

И в пустыне, и на ледяных пиках угрюмых гор, и в суете сто-личной сутолоки одинаково светит ясное солнце, и Божье око гля-дит на суету мирскую, и Промысел Господень направляет судьбы людей.

Глядя в прошлое, не могу не верить, что будущее России не будет прекрасным. Пройдут тяжелые годы лихолетья, как про-ходили и раньше, и Россия воскреснет и станет еще краше, неже-ли была, потому что русский народ полон героев.

Но эти герои-незаметные герои… Они не рядятся в тогу ге-роизма, и все, что они делают, кажется им простым и обыденным.

Роман «Амазонка пустыни» — роман приключений. Он про-текает на фоне величественной панорамы гор и пустынь Цент-ральной Азии, у «подножия Божьего трона». Это песня здоро-вой любви, родившейся под ясным небом, в просторе степей. Это чувство сильных людей, способных не только бороться, но и по-беждать.

Мне хочется увлечь читателя в мир, где идет борьба, где льется кровь, где жизнь подвергается опасности и надо жить начеку, где совершаются убийства и самоубийства, но где это не так отвратительно просто, как это делается в советском раю, под властью дьявольского Интернационала.

I

Иван Павлович Токарев, начальник Кольджатского поста, только что окончил вечерние занятия с казаками, обошел конюшни и помещения, осмотрел, чисто ли подметен двор, сделал дневальному замечание за валяющую-ся солому и конский помет — он требовал на своем ма-леньком посту идеальную чистоту, «как на военном ко-рабле», — и прошел на веранду домика, обращенную на восток. Сибирский казак, его денщик, принес ему на стол большой чайник с кипятком, маленький чайник с чаем, громадную чашку с аляповатой надписью золотом по си-нему полю «Пей другую» и бутылку рома, и Иван Павло-вич принялся за свое любимое вечернее занятое — беско-нечное чаепитие со специальными сибирскими сухарями, которые ему готовил его же денщик — Запевалов.

Он любил эти часы умирания дня в дикой и нелюди-мой природе Центральной Азии. Любил звенящую тиши-ну гор, где каждый звук слышен издалека и кажется таким отчетливым. Любил часами созерцать бесконечную доли-ну реки Текеса, поросшую камышами и кустарниками и кажущуюся с этих высот широкой темно-зеленой лен-той, уходящую к другим, менее высоким горам, позла-щенным лучами вечернего солнца. Он любил эти дикие пики гор, причудливые скалы, имеющие вид то каких-то великанов, то развалин старинных замков с башнями и зубчатыми стенами, любил крутые скаты Алатауского хребта, по которым шумно неслась холодная ледяная Кольджатка, рассыпаясь в пену и пыль, любил ее моно-тонный шум в жаркие летние дни, когда ледник сильнее таял и тысячами капель и ручьев пополнял непокорную Кольджатку… Любил Иван Павлович и своих угрюмых и молчаливых сибирских казаков, положительных и серь-езных, и их маленьких мохнатых лошадок. Но больше всего любил свое одиночество, самостоятельность и неза-висимость ни от кого.

Здесь, у подножия величайшей горы в мире Хан-Тен-гри, называемой киргизами Божьим троном, на высоте двух с половиной верст от уровня моря, Иван Павлович чувствовал себя как-то лучше, возвышеннее, чувствовал себя особенным, не земным человеком.

Служба была не тяжелая, но томительно-скучная. Стерегли китайскую границу, к которой спускалась кру-тая, заброшенная каменьями, труднопроходимая тропа. По ту сторону границы стояла белая, квадратная в осно-вании, высокая глинобитная башня с зубцами — сторо-жевой китайский пост, в котором должно было поме-щаться двадцать человек китайских солдат, но китайцы караула не держали, и жил там только хромой на одну ногу старый китаец, сторож поста.

Ивану Павловичу было лет под тридцать. Был он высок ростом, статен и строен, как настоящий горный охотник. У него были густые русые, слегка вьющиеся во-лосы, загорелое лицо с тонким прямым носом, с русыми небольшими усами, не скрадывавшими красиво очерчен-ных губ. Бороду он брил, и энергичный подбородок кра-сиво выделялся от тонкой, юношеской, темной от загара шеи.