Он не ответил. Ник отчаянно возился с замком на двери. Наконец дверь открылась, и парень рванул прочь. Когда я вышла на улицу, парень уже скрылся в лесу. Он оставил меня совсем одну, чего Ник, как я знала, никогда бы не сделал при таких обстоятельствах.
Расстроенная, встревоженная и снова напуганная, я повернулась на своих дрожащих ногах, чтобы оглядеться. Дом все еще стоял, но окна были разбиты вдребезги, и сквозь отсутствующую черепицу проглядывали голые куски фанеры. Двор был завален мусором: поваленные ветви деревьев, камни и несколько досок, похоже, вырванных с передней стены сарая, были почти полностью укрыты миллионом листьев. И дерево, на котором висели мои качели, исчезло. Искореженные остатки его пня лежали рядом с огромной зияющей дырой. Корни обнажились, как руки скелета, извлеченные из могилы. Дождь почти прекратился, только слегка моросил, а на западе сквозь облака уже пробивалось солнце.
Я стояла там, оцепенев от шока, пока мамина машина на двух колесах въезжала на подъездную дорожку. За ней следовал грузовик Судьи, а затем «Седан» тети Дарлы. Меня передавали по кругу, обнимали и суетились, пока не начали прибывать соседи, и все пошли проверять повреждения. По общему мнению, нам повезло, что торнадо так и не достиг земли. Он только завис в воздухе над фермой, прежде чем его снова засосало в облака.
Кто-то заметил, что я дрожу, и мне на плечи набросили одеяло. Бобби Донован, местный подрядчик и наш ближайший сосед, оказался на месте происшествия одним из первых. Он деловито составлял смету ремонта, время от времени совещаясь с Питом Таунсендом, нашим страховым агентом, пока они не достигли взаимоприемлемой долларовой суммы, и Пит выписал Судье чек. Ремонтные работы должны были начаться с самого утра.
Но никакой ремонт не мог исправить ощущение пустоты внутри меня. То, как Ник бросил меня, было совершенно неправильно, и я боялась того, что он скажет в следующий раз, когда увижу его. Я не знала, что пройдет еще две недели, прежде чем Ник снова появится на ферме, или что он будет полностью игнорировать мое присутствие. Как будто я перестала существовать для него. Ничто в моей жизни не причиняло такой боли, как это.
Июнь сменился самым жарким июлем за всю историю наблюдений. Окна в доме заменили, крышу заново перекрыли, а вместо пропитанных водой ковров положили новые. Дыра в том месте, где раньше стояло амбровое дерево, была засыпана и разглажена, и в том месте уже росла трава. Судья даже сделал мне новые качели на другом дереве, но они не заменили прежние, и я пользовалась ими только для того, чтобы не обидеть деда.
Ник снова начал пользоваться своей комнатой в сарае, но прежде чем появиться, он ждал, пока в доме погаснет весь свет. В первый раз, выскользнув поговорить с ним, я обнаружила, что дверь заперта, и Ник не ответил мне, когда я позвала его.
Именно после этого болезненного открытия я начала вести дневник. Где-то в глубине души я подумала, что если все это изложить на бумаге, то, может быть, мне удастся понять, что я сделала не так, и исправить ситуацию, чтобы Ник снова заговорил со мной. Но я уже заполнила половину тетради в кожаном переплете и ни на шаг не приблизилась к разгадке.
Я была очень несчастна. Весь мой мир перевернулся вверх дном, и из него вырвали огромный кусок. Заплаканная и подавленная, я убрала волосы за ухо и уставилась на страницы дневника, лежащие на кухонном столе.
– Я купила немного твоего любимого печенья, – сказала мама.
Она стояла у кухонной раковины, погрузив руки в мыльную пену, и мыла посуду после обеда.
– Я не голодная.
– Ты почти всегда не голодная. Если ты не начнешь есть, то высохнешь и тебя унесет ветром.
Не ответив, я почувствовала на себе ее пристальный взгляд.
– Вы с Ником поссорились?
– Нет.
– Тогда что случилось? Он больше не приходит в дом, а ты ведешь себя так, будто кто-то пнул твою любимую кошку.
– Я не знаю, мама. Почему бы тебе не спросить Ника?
И если она получит ответ, я надеюсь, что она поделится им со мной. Я выглянула в заднюю дверь как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ник исчез в сарае. Каждую частичку меня переполняла жажда присоединиться к нему, заставить его говорить, но я знала, что Ник уйдет, как только заметит меня. Теперь он терпел мое присутствие в сарае, только когда Судья помогал ему. И даже в таких случаях Ник вел себя так, будто я была пустым местом.
– Я иду в свою комнату.
Закрыв дневник, я пошла наверх, твердо решив больше не плакать. Иначе мама начнет еще упорнее меня допрашивать, а я ничего не смогу ей сказать.
И так продолжалось до конца лета. Это ситуация намного хуже той, что была за неделю до промежуточных экзаменов в четвертом классе. По крайней мере, я знала, что неделя закончится, когда Муни убьет меня. Теперь у меня не было этой надежды. Ник ненавидел меня и не выказывал никаких признаков того, что в ближайшем будущем что-то изменится.