Амехания

Он шёл по бесконечно прямой линии проспекта, подёрнутой хрустально-глянцевой темнотой ночи, растворявшейся в хаотично-размазанном свете замеревшего города. Лишь рассыпчатые вспышки далёкого салюта и таявший полый возглас мягко вонзались в прозрачную гладь тишины. Обрубки мыслей с шершавой болезненностью переливались у него в голове. Он слышал слова, не соответствующие им картины всплывали перед ним и сразу же растворялись во влажной духоте ночи. Приблизившись к своему подъезду, он заметил густо-белёсую голову невысокого старика, тяжело шедшего ему навстречу. Накренившись на бок, тот не обратил на юношу внимания, устремляя потупившийся, непроницаемо-безучастный взгляд в сумеречную пустоту перед собой, при этом тихо, со старческой отвлечённостью произнося неразборчивые, густые слова.

Поднявшись в свою комнату, юноша не стал зажигать света, а сразу подошёл к потрескавшемуся ветхому столу, вплотную придвинутому к окну, на котором тускло расплескался пунцово-бронзовый отсвет ночных фонарей, мягко соскользавший с подоконника. Он включил лампу, облившую плюгавый стол бирюзово-блёклым светом. Меж хаотично раскиданных, небрежно исписанных бумаг на столе лежали женские очки, небольшой багряный камешек и две старые гравюры: на первой сквозь грязные, нечёткие линии проступали лёгкие очертания слегка согбенной, держащей что-то в руках девушки, на которую мягким, бледно-золотистым отблеском лёг свет из изображённого левее неё окна; на второй же выцветшие, расплывчатые мазки сливались в туманные очертания одинокого мужчины, сидящего возле лунного окна.

Он взял слегка мятый листок, на котором уже были два вспухших, влажных бугорка, и принялся, задыхаясь, писать. Что-то тихо ударялось о безучастную стеклянную поверхность лампочки, вновь и вновь издавая кроткое постукивание. Часы гулкими щелчками отрезали секунды у безразличного пространства. Ручка одиноко скрипела, оставляя размытые чернильные разводы…

Слепяще-яркое солнце, наполнившее блестящее стекло старого окна, густо заполнило кабинет полицейского участка, ярко подчеркнув скопившиеся в оконной раме угольные точки застывших мух, перемешанных с грязью и окурками. Стол, окутанный пыльными солнечными лучами, был переполнен папками и бумагами, на которых стояли нумерованные коробки и несколько грязных, покрытых разводами кружек.

На одной из бумаг сквозь многочисленные старые папки и коробки можно было различить слова: «никто»; «прозрач…»; «стена»; «не удерж…»; «предна…»; «винов…»; «её нет»; «слышу»; «безра…»; «лишь хотел»; «нет нич…»; «терять»; «вижу»; «это лишь…»; «наконец пон…» «задых…».

Выше неаккуратным, быстрым почерком было написано: «под мостом; между … и …; на рассве…».

В указанное на бумаге время сизые сгустки дымных облаков неспешно растворялись и робкие рассветные солнечные лучи лишь только зачинавшегося дня ложились сперва на небрежно лежащие на столе книги, на одной из которых, полностью растворившись в их свете, покоился застывший бескрылый мотылёк, а после — золотистым оттиском покрывали кипенно-белую гладь мягкого одеяла.