Амелия

И тут Бут увидел, как из открытого портшеза появилась необычайно прямая, исполненная важности фигура в огромном парике и с огромной шляпой подмышкой. Войдя в таверну, эта величественная персона незамедлительно направилась засвидетельствовать свое почтение всем сколько-нибудь приметным личностям, отмеривая приветствия согласно рангу каждого; затем посетитель устремил в конце концов взгляд на Бута и весьма учтиво, хотя и несколько сдержанно, осведомился о его здоровье.

В ответ на эту любезность Бут, давно уже узнавший в вошедшем своего старого знакомца майора Бата, отвесил низкий поклон, однако перейти первым на обычный дружеский тон все же не решился, ибо ему было действительно присуще то свойство, которое греки почитали превыше всякого другого и которое мы именуем скромностью, хотя, конечно, ни в нашем языке, ни в латыни не сыщется слова, вполне передающего смысл оригинала.

Выложив несколько новостей и сопроводив их своими комментариями, Бат (теперь он был уже в чине полковника), как только рядом с ним освободилось кресло, пригласил Бута пересесть к нему. Он стал расспрашивать, как тот поживает и, узнав, что он больше не служит в армии, настоятельно посоветовал ему употребить все возможные средства, дабы снова получить офицерскую должность, присовокупив, что Бут славный малый и что армия не должна потерять такого офицера.

Бут ответил шепотом, что мог бы немало рассказать по этому поводу, находись они в каком-нибудь более уединенном месте; тогда полковник предложил ему погулять в Парке, на что Бут охотно согласился.

Во время этой прогулки Бут чистосердечно рассказал полковнику о своих делах и среди прочего поделился с ним опасениями, что утратил расположение полковника Джеймса, «хотя я и не чувствую за собой, – прибавил он, – ни малейшей вины».

– Вы, мистер Бут, без сомнения, ошибаетесь, – возразил Бат. – Со времени моего приезда в Лондон я виделся с моим зятем лишь мельком, ведь я всего два дня как приехал; однако же я убежден, что он слишком щепетилен в вопросах чести и не позволит себе поступок, несовместимый с истинным достоинством джентльмена.

Бут ответил на это, что он «далек от мысли обвинять Джеймса в чем-то недостойном».

– Будь я проклят, – вскричал Бат, – если на свете существует человек, который может или посмеет обвинить его: если у вас имеются хотя бы малейшие основания обижаться на что-то, то почему бы вам тогда не пойти к нему и не объясниться напрямик? Ведь вы джентльмен, а посему, несмотря на свой чин, он обязан дать вам удовлетворение.

– Да ведь дело совсем не в этом, – сказал Бут, – я чрезвычайно обязан полковнику и имею больше оснований сокрушаться, нежели жаловаться и, если бы я мог только увидеться с ним, у меня, я уверен, не было бы причин ни для того, ни для другого, но я никак не могу проникнуть к нему в дом, и не далее как час тому назад его слуга грубо отказался меня впустить.

– Неужели слуга моего зятя позволил себе с вами такую дерзость? – спросил полковник с чрезвычайной серьезностью. – Не знаю, сударь, как относитесь к такого рода вещам вы, но для меня получить оскорбление от слуги это все равно, что получить его от господина, его хозяина, а посему, если лакей немедленно не будет наказан, то нос его хозяина окажется между этими двумя моими пальцами.

Бут попытался было кое-что ему разъяснить, но все было тщетно – полковник уже взобрался на свои ходули и спустить его с них не было никакой возможности, более того, столь же тщетны были все усилия Бута расстаться с ним, не рассорившись; разговор, похоже, тем бы и закончился, если бы полковник под конец не принял сторону Бута в этом деле, и перед тем, как они расстались, он даже несколько раз поклялся, что Джеймсу придется дать ему надлежащее удовлетворение. Причем Бут уже и не рад был, что заикнулся о происшедшем перед своим благородным другом.

Глава 2, в которой Бут наносит визит великодушному лорду

Когда вновь наступил тот день недели, в который мистер Бут позволял себе выходить из дома, он решил воспользоваться любезным приглашением великодушного лорда и нанести ему визит.

На этот раз Бута ожидал совсем иной прием, нимало не напоминавший тот, который был ему оказан у дверей его приятеля полковника. Как только он назвал свое имя, привратник, низко поклонившись, ответил ему, что милорд дома; перед ним тотчас была распахнута дверь и его провели в переднюю, где слуга сказал ему, что сейчас же доложит милорду о его приходе. И не прождал он и двух минут, как тот же слуга возвратился, чтобы препроводить его в покои милорда.

Милорд был один и встретил его как нельзя более любезно. Сразу же после первых приветствий он обратился к нему со следующими словами: