Читаем Америго. Человек, который дал свое имя Америке полностью

Для хорошо начитанных людей того времени могучие речные устья имеют дальнейшую коннотацию: традиция связывала их с земным раем, местоположением Эдема, откуда четыре могучих реки вырывались в обитаемый мир. Образованные люди сходились во мнении, что Нил, Тигр, Ганг и Евфрат имели единый исток в Эдеме, который был расположен буквально там, как указано в Библии, – «на востоке». Святой Августин допускал, что текст нужно понимать символически[255], но логично было допустить, что после изгнания Адама и Евы осиротевший Эдем остался там, куда Бог изначально его поместил. Колумб чувствовал близость рая. Он находился, по его мнению, «на оконечности Востока», куда традиция помещала Эдем. Во время своего третьего путешествия в 1498 году он полагал – по причинам, возникшим из-за ошибок в его таблицах возвышения Полярной звезды – что корабли его постепенно поднимались, а общим мнением было то, что Эдем располагался на горе. В устье Ориноко огромный вынос пресной воды, наблюдавшийся Колумбом, навел его на мысль о «четырех реках», которые, как традиционно считалось, должны вытекать из Эдема[256].

На фразе Веспуччи о земном рае стоит остановиться подробнее. Она не чисто описательная, но и не случайная чеканная метафора; представления о нем корнями уходят к традиции, которой наследовал и Колумб. Касательно Веспуччи, однако, не кажется, что по крайней мере здесь его напрямую вдохновлял Колумб. Он чувствовал, «как если бы» они оказались в раю, но не в буквальном смысле. Отчасти его образ Эдема имеет источником другие тексты, которые ему нравились. Во-первых, его любимый Данте поставил Рай, говоря аллегорически, на вершине Чистилища, представленного в виде горы, на которую непросто подняться. «Комедия» Данте включала в себя и буквальную географию[257], согласно которой Эдем находился «в более теплых частях света», далеко в южной полусфере[258]. Мандевилль, вероятно, также помог формированию образа в голове Веспуччи, «замечен» в этом и Колумб. Сэр Джон простодушно объяснял: «О Рае я не могу сказать ничего определенного, ибо никогда там не был», но описывал его, опираясь на традицию, как гору величиной с Луну, защищенную окружавшей его дикой природой и отвесными скалами. «Туда не добраться и по воде, ибо течение рек настолько сильное, что ни один корабль не способен подниматься вверх по течению»[259]. Здесь сразу вспоминается настойчивое уверение Колумба, что он определил близость земного рая по объему воды, выбрасываемой устьем Ориноко, но не верил, будто сможет подойти к нему ближе[260].

Упоминая земной рай, Веспуччи, очевидно, преследовал свои цели. У него имелись основательные причины, более серьезные, чем просто желание оживить повествование, пойти наперекор традиции locus amoenus и привычному лексикону, используемому при описании Рая на Земле. Чтобы привлечь инвесторов, найти покровителя, нанять команду, рекрутировать колонистов и во всех отношениях продвинуть проект по исследованию западного пути в Азию, нужно было представить земли, которые ждали его на пути, в выгодном свете и полезными «в эксплуатации». Он хотел, например, показать, что Новый Свет имеет здоровый климат и удобен для проживания. «Может оказаться, – писал он, – что докторам там будет нечего делать»[261]. У него имелся мотив для подчеркивания любого признака плодородия новых земель, преувеличения любого свидетельства о царящих там мире и гармонии. «Продвижение» Венесуэлы и Бразилии в печати требовало особого внимания, так как щедрые обещания Колумба относительно расположенных рядом с ними островов, мягко говоря, себя не оправдали. Так что в первую очередь Веспуччи сконцентрировался на характеристиках, которые предвещали коммерческие выгоды.

О деревьях, например, он сказал только, что все они «ароматичные», иными словами, представляют интерес – читай между строк – для рынков Европы и Китая, которые остро нуждались в ароматических деревьях. Географические детали, до которых снисходил автор, включая его убежденность в близости Индийского океана (стр. 99-104), и ссылки на земной рай – с подтекстом в виде тех обещаний, которые сулил Восток – имели своей задачей продвижение всё той же колумбовой идеи: коммерческое использование Атлантики, ведущее к богатствам Востока.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное