Америка-мать зовёт?

Может, не стоит никуда возвращаться? Зачем ему Россия с ее беспределом? Тут, в Америке, люди законы соблюдают, чувствуешь себя защищенным. Если бы он дома остался и избежал тюрьмы, то все равно бы червям достался на обед. Пьянки бы сгубили с дружками-собутыльниками. В Америке Антон пил реже, все-таки работа, ответственность, стимул. Он даже стал читать бесплатный журнал на русском языке «Русский Город», который брал в русских продуктовых магазинах. Где бы он ни жил, после набегов-закупов в русские магазины у Антона пропадала тоска по новостям с родины и по русской еде.

Антону нравилось, как на работе к ним относилось начальство. Почему не улыбаться, когда босс раскручивался на гулянку в ресторане на Рождество и всякий раз, когда они какой-то там «план» делали.

Мысль о невозвращении пряталась в его извилинах, как последний клоп после санитарной обработки дома укрывается от смерти внутри электрической розетки.

Глава тридцать первая Рожать или не рожать?

Марина начинала привыкать к Пенсильвании. Ей нравилось, что они живут ближе к родне. На праздники и дни рожденья они ездили к братьям Роба то в Нью-Йорк, то в столицу страны, Вашингтон, то в Балтимор, то в Нью-Джерси. Недалеко от них был город Херши, тот самый, в котором делали шоколад, и они посетили музей «Херши» и парк аттракционов. Они даже встречались с ее братом Алексом.

В Пенсильвании они жили около поля, засеянного люцерной. В летние вечера поле зажигалось огоньками от миллиона летающих светлячков. Это было красивое зрелище. Марина узнала, что люцерна, название которой по-английски звучит журчаще «альфальфа», используется в БАДах как сильное противовоспалительное средство от артритов, язв желудка, простудных заболеваний и циститов. Когда американский гастроэнтеролог поставил Марине диагнозы «гастрит» и «эрозия желудка», она стала пить люцерну в таблетках, пока эндоскопия не дала положительного результата: гастрит и эрозия исчезли.

Некоторые фермеры, их соседи, владели частными самолетиками. Когда Марина видела их, пролетающих над ее головой, то вспоминала повесть Ричарда Баха «Иллюзии», которая оставила неизгладимый след в ее памяти. В этой повести главный герой летал на частном самолете-кукурузнике над фермерскими полями и лугами. Для нее провинциальная Пенсильвания стала как бы цепочкой понятий поля — фермы — самолеты.

Марина завидовала парочкам, которые в парках и скверах таскались за своим ребятенком от горки к качелям, от качелей к горке. Робу это было неинтересно. Он жил в виртуальном мире, можно сказать, не мешал Марине заниматься своими делами, не контролировал ее, но иногда затягивал песню-лекцию на тему «Таскаешься везде, будто тебе дома дерьмом намазано, нет чтобы убираться получше да почаще, на заднем дворе играть, с мужем рядом быть». А что там на заднем дворе? Поле с люцерной! Ни забора, ни качелей и горок, ни песочницы для ребенка.

Марина себя счастливой не чувствовала, хотя притворялась, что у нее «всё окей!» Она была убеждена на все сто процентов, что с невезением и неудачами нельзя играть в поддавки.

Марина уходила целиком в свою каждодневную рутину: работа-семья. Роб, к счастью, выглядел нормально, брился, купался и красил свои седые волосы в цвет каштана. Она уже им не восхищалась, как не любовалась привлекательными мужчинами вообще. У нее был свой вполне интересный, умный, начитанный, широкоплечий и высокий, но «подпорченный товар». Что-то вроде наливного яблочка с червоточинкой на тарелочке с голубой каемочкой. Ешь, не хочу!

Секс у них был так редок, что Марина перестала предохраняться и даже думать об интиме. Когда Роб к ней прикасался своими мягкими руками программиста, она уже не дрожала внутри ни от его голоса, ни от его прикосновений. Марине казалось, что в Москве, когда она в него влюбилась, он был виртуальным, щедрым и сексуальным, притворялся, что не курит и не пьет, а сейчас он был самим собой. Букашкой, запутавшейся в паутине виртуального измерения. Она не знала, то ли жалеть его, то ли презирать. Ей было неприятно сознавать, что ее муж может быть таким безответственным, играть дни и ночи напролет, даже без перерывов на обед и ужин, с сигаретой в зубах, прокуривая квартиру, и даже пропускать частенько работу из-за своих игрулек!

Марина боялась, что рано или поздно начальство госпиталя избавится от непутевого работника, как это было уже не раз в других штатах. Но она пыталась отгонять от себя негативные мысли о муже и наслаждаться другими вещами в жизни: цветением сирени и тополей, посещением церкви, в которой работал свекор, новыми книгами и знакомствами, а самое главное — своей кровиночкой, сынулечкой, единственной настоящей отдушиной. Иногда она задавала себе вопрос: если бы их не связывал этот зайчонок, осталась бы она с Робом? Скорее всего — нет. А если она подаст на развод, что станет с мужем? Он и так смертник, может, еще из-за решения Марины у него инфаркт будет? Как она будет с этим жить?