Америка против всех. Геополитика, государственность и глобальная роль США: история и современность

Американцы же понимали доктрину Монро как декларацию о неприкосновенности всего американского континента. В 1845 году президент США Дж. Полк в послании к Конгрессу заявил, что США отвергают не только внешнее вмешательство Европы в дела американского континента, но и любую уступку государствами континента прав или территорий в пользу европейских держав («Поправка Полка»)[205]. Еще ранее со схожими идеями в отношении испанских колоний и Кубы соответственно выступали в 1824 году сенатор Г. Клей и в 1826 году — президент США Дж. К. Адамс. В окончательном же виде доктрину Монро выразил президент У. Грант, который в 1870 году объявил абсолютное неприятие любой формы европейского вмешательства в американские дела[206].

США гибко подходили к реализации доктрины. В 1861–1867 гг. Англия, Франция и Испания проводили вооруженную интервенцию в Мексику, которую Вашингтон счел отвечающей своим задачам по ослаблению южного соседа. Американцы предоставляли материальную поддержку интервентам, одновременно оказывая давление на легитимное мексиканское правительство. Однако в определенный момент стало очевидно, что Мексиканская империя, провозглашенная интервентами под прикрытием французских штыков, может представлять реальную угрозу американским интересам и стать плацдармом для проникновения держав Старого Света на американскую землю. Более того, ее правитель — император Максимилиан (представитель австрийской династии Габсбургов) принялся налаживать дружественные отношения с Конфедеративными Штатами Америки — противником Белого дома в Гражданской войне 1861–1865 гг. Это предопределило радикальный поворот обратно к доктрине Монро: пользуясь победоносным окончанием междоусобной войны в 1865 г. и обладанием огромной армией, Вашингтон даже вынашивал планы военного вторжения на юг. Впрочем, к 1867 году Максимилиан из-за противоречий в Старом Свете остался без поддержки, его империя пала, а сам император был расстрелян.

К концу XIX столетия доктрина Монро окончательно приобрела экспансионистский, империалистический характер. Соединенные Штаты почувствовали, что «являются практически сувереном над [американским] континентом и их указы имеют силу закона»[207], как выразился госсекретарь США Р. Олни в разгар пограничного спора между Великобританией и Венесуэлой по отношению к территориям, которые Великобритания назвала частью Британской Гвианы. Еще более прямо высказывался Теодор Рузвельт, ставший в 1901 г. президентом США, однако еще задолго до этого ставший известным поборником доктрины Монро. Он утверждал, что к концу XIX столетия США обрели статус «международного полицейского» во всем полушарии. Рузвельт отмечал: «Приверженность Соединенных Штатов доктрине Монро может вынудить нас в случае наиболее вопиющих нарушений, пускай неохотно, но все же брать на себя международные полицейские полномочия»[208]. По сути дела, тем самым США возлагали на себя не столько полицейскую, сколько цивилизаторскую миссию: раз Вашингтон ощущал свою ответственность за судьбы государств западного полушария и готов был вмешаться в «вопиющих случаях», то почему бы не вмешаться во внутренние дела государств и помимо подобных ситуаций — в превентивных целях? Логическим развитием этих идей стала выдвинутая Рузвельтом концепция «большой дубинки»: если в Латинской Америке возникнут конфликты, то Вашингтон будет в них вмешиваться, в том числе с помощью военной силы. Выступая с ее обоснованием перед публикой, американский политик апеллировал к «африканской» посло-вице[209], которая во многом выразила кредо политики США вплоть до наших дней: «Говори мягко, но держи в руках большую дубинку, и ты далеко пойдешь». К тому моменту, как Рузвельт выдвинул эту идею, США уже вовсю орудовали «большой дубинкой» в Латинской Америке. Возможно, наиболее ярким примером стала испано-американская война — фактически первая «проба сил» набиравшего обороты американского империализма.

Параллельно набирал силу панамериканизм — интеллектуальное и политическое течение, которое провозглашает необходимость достижения единства государств и народов американского континента, декларирует их культурное и духовное родство, общность исторических судеб. Доктрина Монро, следует отметить, также укладывается в рамки панамериканизма, однако предлагает его весьма жесткий и неравноправный вариант — при единоличном господстве США и подчиненном положении всех прочих региональных государств.