Америка в пяти измерениях

Говорят, что название испытанию – «Тринити», т. е. «троица», – придумал глава Манхэттенского проекта Роберт Оппенгеймер. Утверждают, что при этом он имел в виду отнюдь не христианскую Троицу, а триединство верховного божества индуистского пантеона. Наблюдая, как вздымался посреди пустыни к небу первый ядерный гриб, Роберт Оппенгеймер якобы промолвил: «Я стал Смертью, разрушителем миров», процитировав «Бхагават-гиту». Его коллега – физик Кеннет Бэйнбридж – высказался куда как прозаичнее: «Теперь все мы – сукины дети». По прошествии ряда лет Роберт Оппенгеймер признается, что он и его коллеги понимали, что после этого испытания мир изменился. «Некоторые смеялись, некоторые плакали, но большинство хранило молчание» – так описывал он реакцию своих коллег-ученых, которые хотя и были рады, что испытание прошло успешно, но пришли в ужас от той силы, которую выпустили на волю.

Невольно задаешься вопросом: а какова должна быть роль ученых в истории? Должны ли они быть вершителями судеб человечества? Какова мера их ответственности? Нам вспомнился разговор в 1996 году с еще одним участником Манхэттенского проекта – Эдвардом Теллером, которого все знают под титулом «отец водородной бомбы». По его словам, перед учеными стоят три задачи – заниматься наукой, предлагать практическое применение сделанным открытиям и объяснять их суть. «Как ученый я вижу перед собой эти три задачи и никаких других. Вопрос же о том, бросать ли бомбу на Хиросиму или нет, какие вводить международные правила – такие вопросы должны решаться всеми, а не учеными. Я не хочу, чтобы они решались королями, я не хочу, чтобы они решались людьми с деньгами, я не хочу, чтобы они решались интеллектуалами, я не хочу, чтобы они решались учеными – при демократии это должно решаться народом и его представителями. Это важные вопросы, и у меня по ним есть своя точка зрения, которая имеет такой же вес, как и мнение остальных 200 миллионов американцев. То, что я – ученый, не делает мое мнение по этим вопросам более весомым, чем чье-либо другое. Многие, в том числе и ученые, совершали большую ошибку, считая: “Мы это изобрели, теперь мы должны проследить, как это будет использоваться”. Это неверно; будет ли и как будет открытие использоваться, что делать с распространением или чем– либо другим подобным – это вопрос не для ученых». Вот такая, немного идеалистичная, точка зрения.

Стоит, видимо, немного пояснить, каким образом состоялся этот разговор. Вообще, бесед с Эдвардом Теллером было две. И повод для первой был весьма грустный. В 1996 году умер один из творцов советского ядерного щита, академик Юлий Харитон – человек, олицетворявший целую эпоху ядерной физики, работавший на войну. Вполне понятно, что хотелось услышать, что скажут о своем противнике американские ученые, работавшие в аналогичной сфере. Тогда наше тассовское начальство предложило попробовать связаться с Эдвардом Теллером, который, помимо всего прочего, был одним из разработчиков и пламенных сторонников стратегической оборонной инициативы, или, как ее позже окрестили, программы «звездных войн». Энтузиазма это пожелание не вызвало, поскольку практика подсказывали, что люди такого ранга и масштаба трудно досягаемы. Одно то, что надо звонить в Ливерморскую лабораторию радиации имени Лоуренса, почетным директором которой был доктор Теллер, – кузницу самых современных и экзотических вооружений – уже сразу наводило на мысль о долгих расспросах, выяснениях кто, зачем, почему и о чем.

Поразила простота, с которой удалось дозвониться до святая святых «звездных войн». А когда женский голос на другом конце провода как-то совсем буднично сказал, что соединяет с приемной доктора Теллера, ощущение можно было сравнить с легким шоком. Тем не менее, секунд через 20 приятный женский голос ответил, что секретарь доктора Теллера – Джоан Смит – слушает. Узнав о кончине Юлия Харитона, она выразила соболезнования, а затем сказала, что, конечно же, доктор Теллер захочет лично сказать несколько слов в этой печальной ситуации. А потом все заполнил низкий, не по возрасту мощный голос, который строил предложения как бы из отдельных слов-монументов. «Юлий Харитон был замечательным человеком, и я глубоко огорчен сообщением о его смерти. Он был единственным человеком, которого я когда-либо выдвигал на премию имени Ферми» – таковы были первые слова Эдварда Теллера. А потом состоялся очень долгий разговор о физике, о науке вообще, об ответственности ученых, о будущем человечества. Теллер упоминал имена друзей и коллег, которых еще со школьной скамьи мы знали как классиков науки. Собеседниками Теллера, в частности, бывали и Резерфорд, и Бор, и Гейзенберг, и Эйнштейн, и Ферми. К Советскому Союзу Теллер, мягко говоря, не питал никаких теплых чувств, но с большим уважением отзывался о своих коллегах-конкурентах – советских физиках.