Американ Босс

— Ээээ, тише, тише, Ники, — Леся успокаивающе похлопывает меня колену и понижает голос, очевидно, поняв, что бодрыми наездами меня не развеселить. А потому переходит к наездам мягким. — Я это к тому, чтобы ты на коника-то все не вешала. Он, конечно, поступил как знатное мудло, но и ты хороша. Наврала, что дома киснуть будешь, а сама мясо трескать с бывшим поперлась. И Глебася твой тоже хорош. Взял и веник с собой притащил, садовник хренов. Лучше б еб тебя в лепестках, когда была возможность.

При упоминании о мудле, цветах и ебле события прошлого вечера ненавистной картиной встают перед глазами, и, беззвучно всхлипывая, начинаю бормотать.

— Я ведь поехала за ним… Хотела поговорить. Сказала, что он не так все понял. А он жабе этой пережаренной ключи от своей квартиры на глазах моих отдал и сказал, чтобы она его ждала… На тех же простынях, которые я ему вот этими руками застелила, — трясу перед Лесиным носом ладонями, — ее трахал, понимаешь?

— Ой, да может и не трахал…

— Хватит его защищать! — рявкаю я, брызгая слюной и слезами. — Сама говорила, что он Куклачев.

— Ой, ты когда влюбленная, такая визгливая, — морщится Леся и трет запястьем свою щеку. Кажется, продукты моей истерики все же на ее попали. — Хочешь мое мнение узнать? Лучше скажи, что хочешь, потому что я все равно тебе его озвучу.

— Нет, не хочу, но ты говори.

— Максим твой придурок, потому что так долго отказывался признавать, у него к тебе есть чувства. А ты дура, потому что так тряслась за свой имидж гордой стервы, что не нашла в себе сил с ним поговорить и признаться, что игра в потрахушки тебя больше не устраивает. Любому, кто видел вас вместе было понятно, что вы пара. Кроме вас самих.

— Все это уже не имеет значения. Я может и дура, но он блядун и кошатник, а это в разы хуже. Максим меня унизил, и он мне изменил. Не знаю, на что я рассчитывала…Я просто думала, что он поймет… ну что… не знаю… придет ко мне сам… скажет, давай попробуем на расстоянии… а он…

Говорить больше не получается, потому что я снова срываюсь в истерику, выплакивая из себя выпитый литр бабл-чая и выдыхая пары жгучей боли, поселившейся в грудной клетке с той секунды, как я покинула двор Максима.

— Капец тебя трясет, Ники, — испуганно смотрит на меня Леся. — Блин, ты реально в него втрескалась. Ну хочешь, я ему тачку поцарапаю ключами? Я так Ромычу делала в Новокузнецке, когда он Люську гулящей шалавой обозвал. Хер ему на капоте нарисовала, ему потом машину красить пришлось.

— Не надо, ради Бога, Лесь, — шмыгаю носом, выдувая из него прозрачный пузырик. — Это же время вспять не повернет и не заставит его меня полюбить.

— А может, он уже в тебя влюбился. Ты же у меня классная такая: и красивая и веселая. Видишь, как его торкнуло не по-детски, от того что ты с этим фригидным ботаном сидела.

— Я не смогу его простить… — опускаю глаза на свои ладони, наблюдая как на них стекают слезы — знаешь, чего себе навоображала… что, может, он улетит и через какое-то время поймет, что не может без меня. И мы попытаемся строить отношения на расстоянии… я бы смогла, правда… с ним бы смогла, потому что еще ни с кем такого не испытывала. Когда смотришь на него, и в груди как будто цветок распускается, солнце светит и птички поют. И понимаешь, что до него всего было не то. Что Витя, Глеб, Саша…они все улыбались неправильно. И разговаривали неправильно и пахли тоже. А Максим, он как будто все делал идеально до мелочи: касался меня, шутил, целовал, смотрел. И я даже стала думать: а вдруг это судьба, хотя ты же знаешь, что я во всю эту хрень вообще не верила. Вдруг и, правда, мир устроен так, что на земле есть всего один-единственный человек, с которым ты можешь быть счастлив до конца жизни. И неважно, во сколько ты его встретил: в пятнадцать или в пятьдесят. Этого уже не изменить.

— Ой, Ники, так ты щас красиво сказала, у меня прям в зобу дыханье сперло, — Леся втягивает носом воздух и начинает быстро обмахиваться рукой. — Я даже завидую тебе, блин. Мне бы так, чтобы цветок в груди. Нет, у меня цветок тоже распускается, но обычно пониже и ненадолго. Максимум часа на два.

Я промакиваю глаза рукавом своей тельняшки и выпрямляюсь. Все-таки если выговориться, становится легче.

— Ничего хорошего в этом нет, Лесь, потому что Максим все испортил. Пусть я совершила ошибку, когда с ним не поговорила, но я бы никогда не стала делать так как он… Разве когда есть чувства, так поступают? Разве можно сознательно делать больно человеку, который тебе небезразличен? Даже если он меня не любит, разве можно вот так.

— Пфффф, — протяжно фыркает Леся, быстро придя в чувство после моего душещипательного монолога. — Можно, конечно. Мужики от ревности еще и не то делают. Они же не выносят, когда их статус крутого самца под сомнение ставят. Жопой чую, Максиму твоему такого пендаля ни разу в жизни не прилетало. Спорим, и ему сейчас херово. Сидит щас где-нибудь с бутылкой вискаря и на твою фотку смотрит.