Американа

Дома тебя беспокоят зарплата, работа, политика. В лесу — пойдет ли дождь, что будет вон за тем пригорком, дойдешь ли наконец до вершины этой проклятой горы (на одну мы все же вскарабкались, и какой бы невысокой она ни была, нам такой не показалась).

Человек слишком суетливое существо, чтобы жить без забот вовсе. Единственное, что он может сделать,— поменять привычные хлопоты на непривычные.

Нельзя сказать, что, проведя неделю в Адирондак-ских горах, мы пресытились природой. Но все же, подъезжая к жаркому, пыльному Нью-Йорку, с радостью ловили глазами приметы индустриальной цивилизации— небоскребы, автомобильные пробки, пуэрториканцев. Вот так же мы обрадовались, найдя в лесу банку из-под пива.

Что делать, если наша среда обитания неразрывно связана с неживой природой — например, с диваном.

ОБ ИНДЮШКАХ ДНЯ БЛАГОДАРЕНИЯ

Как всем известно, на гербе Соединенных Штатов изображен орел. Что, конечно, выглядит гордо, но скучно “-какой же герб обходится без этой птицы. Вот Бенджамин Франклин предлагал посадить на место орла индейку. Его предложение отвергли, посчитав птицу слишком домашней и не царственной.

А напрасно. Индейка придала бы гербу больше патриотизма и экзотики. Птица она важная. Даже энциклопедия пишет о ней со сдержанным восторгом: «размеры крупные, ноги длинные, крепкие»—как про манекенщицу.

Но в общем это не важно. Можно обойтись и без герба. И так все знают, кто символизирует американские добродетели в славный День благодарения. Мясистый, румяный символ.

Американская кухня, как чуть ли не все в этой стране, похищена из Старого Света. Спагетти, бейгелы, гамбургеры, блинцес — в таком кулинарном сумбуре живет американец ежедневно. Ничего своего, даже обидно.

Но один день в году предназначен для реванша. День, когда все население страны без различия пола, возраста и вероисповедания усаживается за стол, на котором высится поджаренная красавица индейка. Уж это-то точно ниоткуда не заимствовано. Свое— исконное, домотканое.

Индейка, как президент,— урожденная американка. Этим она и хороша. Не так уж много в этой эмигрантской стране чисто американских деталей.

Америка часто страдает комплексом новичка в культуре. Тогда она по крупицам собирает украшения Старого Света и декорирует свой простоватый облик круасанами, шведской мебелью и французским кино.

Поэтому так трудно найти американскую Америку. Иногда кажется, что вся она — небоскребы, сабвей, бетонная прищепка на городской площади. Но это не так. Это есть всюду. На самом деле где-то еще существует лесистая дикая земля, носящая невыговариваемые индейские имена. Может быть, в стихах Уолта Уитмена, прозе Генри Торо, картинах Бабушки Мозес. Или в глухой провинции, зажатой между хайвеями и супермаркетами. В стране, где по-прежнему собирают патоку из тронутых морозом кленов, по-старому украшают сараи сухими венками для деревенских танцулек, по традиции зовут пришлых людей на праздничный обед в День благодарения.

Скоро четыре века, как отмечается роковой для индюшек день, и американцы собираются за столом, чтобы возблагодарить провидение за то, что оно направило «Мейфлауэр» к этим берегам, за то, что на берегах оказалось вдоволь еды, свободы и богатства, чтобы поделиться этими дарами с другими. В том числе — с нами...

Бродский где-то написал: чтобы полюбить страну, достаточно полюбить в ней хоть что-то.

Может, начать с индюшки?

О ЖИЗНИ НА БРАЙТОН БИЧ

В Новом Свете есть такие уголки, где время не течет. Где-то в Орегоне так живут русские староверы, которые не заметили ни смены страны, ни смены столетий. В Пенсильвании есть островок богобоязненных менно-нитов, которые пресекли прогресс на стадии конной тяги. И даже в бразильской сельве до сих пор живет племя обрезанных индейцев, которых в иудаизм обратили во времена конкистадоров. Поэт Игорь Гарик воспел вождя этого гордого племени, который вошел в историю под именем Монтигомо Неистребимый Коган.

Все эти места, по сути, являются консервами. Консервами образа жизни. Этим они и интересны.

Наша третья волна еще слишком молода, чтобы обзавестись такими заповедниками. И все-таки мы иног-

да представляем, что где-нибудь в Оклахоме существует такая забытая община. Заброшенная в американскую глушь волею судьбы, она до сих пор живет так, как жили все мы в свой первый эмигрантский год.

В этой глуши все носят джинсы и дубленки. Там так и не иссякли очереди перед дверьми благотворительных контор, откуда хлопотливые эмигранты волокут малиновые пиджаки. Там по-прежнему актуальны козни коварного ОВИРа. И долгими вечерами там картаво поют Высоцкого. Изобилие колбасных изделий все еще вызывает восторг, американцы—белую зависть. Самые популярные слова — «де-мокраси» и «фридом». И конечно, никто в этой глубинке не знает, что такое ностальгия.

Зато знаем, что такое ностальгия, мы. И не только ностальгия по теперь уже туманной России, но даже по такому недавнему эмигрантскому новоселью. Тогдашняя неопределенность дарила нас надеждами.