– Все так говорят, попав сюда. Подумай хорошенько. Ты в ответе не только за свою жизнь, но еще за сына и жену.
– Их убьют, если я не стану выполнять твои приказы?
– Можешь не сомневаться.
– А если я покончу с собой? Их оставят в покое?
– Не знаю. Может, убьют, а может, и нет. В любом случае с этого дня я за тебя отвечаю, и у меня нет ни малейшего желания заниматься еще одним трупом. У тебя будут свои обязанности.
– Мне придется убивать?
– Нет, ты будешь копать.
– Копать?
– Копать и сторожить. Отныне ты сторож невидимого кладбища. Если захочешь, то со временем сможешь вместе со мной работать в огороде. Но я бы не слишком на это рассчитывал, поскольку копаться в земле – мое любимое занятие, и мне не нравится, если кто-то путается под ногами, когда я поглощен своим любимым занятием. Если хочешь, можешь помогать мне с лошадьми. Этим животным нужно уделять много внимания.
– Они убьют моих жену и сына, если я не буду ухаживать за лошадьми?
– Нет, конечно, нет.
– Тогда иди в жопу.
– Как хочешь. Но в деревне заниматься особо нечем, а тебе все равно захочется чем-то себя занять.
– Что стало с тем, кто был до меня?
Карим молча посмотрел в ответ.
– Господи Иисусе…
– Не забывай, ты счастливчик – тебе дали второй шанс. Насколько я знаю, никто из тех, кто пытался укокошить босса, не живет сейчас в собственном вагончике.
– Почему он не убил меня? Почему не закопал здесь, как всех остальных?
– Кто-то должен работать.
– Ему не хватает рабочей силы? Поэтому меня сделали могильщиком?
– Да. Ну и чтобы наказать тебя.
Египтянин был прав. В тюрьме – а Лео находился в тюрьме, несмотря на кажущуюся свободу передвижения, – злейшим врагом всегда оказывалось время. Его надо было чем-то заполнить, не дать мыслям заплутать в лабиринте без выхода.
Первые несколько месяцев он действительно подумывал о самоубийстве, но сознание его было до того путаным, что дальше размышлений дело не заходило. Мысли Лео трезво, то сразу догадался бы, что никто не причинит вреда Мие и Винсенту, если он покончит с собой. Он понял бы, что Кирпич боится тюрьмы больше всего на свете. С какой бы легкостью мафиозо ни проливал кровь, за убийство все равно полагалось самое суровое наказание.
Поэтому босс закапывал свои жертвы. Пока тела покоились под землей, никто не мог предъявить ему обвинение. Для клана свалка была стратегически важным местом, равно как и ферма – хитроумное прикрытие с ее фальшивой оградой, снопами сена, лошадьми Карима и огородом. Пока его положение узника ни у кого не вызывало вопросов, Американец тоже находился под защитой.
Каждый закопанный в яму труп усугублял его душевные терзания. Лео чувствовал, как постепенно становится соучастником преступлений, вину за которые ему рано или поздно придется искупить. Каждый грамм взрыхленной земли увеличивал пропасть между ним и Коннектикутом, с каждым днем, проведенным в молчании, воспоминание о Мие и Винсенте становилось все болезненнее, а уверенность в том, что ему удастся выжить, ослабевала.
Таким образом, первые месяцы на ферме стали для Лео месяцами внутреннего сопротивления необходимости адаптироваться к ситуации, смириться с изоляцией от мира и безмолвием, это было время бесконечных внутренних монологов, депрессии, кошмаров, слез и битья головой о стену вагончика. Как-то утром он проснулся, ощупал образовавшийся на лбу маленький шрам и понял, что пора смириться.
Он уже не вернется назад. Магия одержала верх, и против нее он бессилен, остается только ждать, пока не случится нечто, способное снять с него заклятие. В тот же день Американец подошел к Кариму и предложил помочь с лошадьми.
* * *
На следующий день после ночного визита носатого и глухонемого Лео заглянул в конюшню, увидел, что лошади спят, и решил вернуться попозже, чтобы доложить им овса.
Он торопливо пересек свалку и наткнулся на застрявшую в еловых ветках банку из-под кока-колы, которой – он в этом не сомневался – вчера там не было.
Американец подошел к изгороди, вытащил жестянку, рассмотрел ее со всех сторон и смял в кулаке. Потом вернулся к себе в вагончик, взглянул на часы, заткнул за пояс фонарик и вышел. День был солнечный и теплый. Лео вытащил лопату из груды инвентаря возле вагончика, перелез через ограду, отделяющую ферму от соседнего участка, и уверенно зашагал в сторону реки. Земля здесь выглядела невозделанной, на ней почти ничего не росло. Но это была иллюзия. Их сосед владел самым настоящим сельскохозяйственным предприятием, со знанием дела культивировал почву, в отличие от их фермы на его территории не было ни строительного мусора, ни сорняков. Та же история и со скотиной: его животные были выносливыми и спокойно доживали до старости, а им своих, истощенных и хворых, рано или поздно приходилось забивать.
Около грота дул сильный ветер. Он миновал яму, образовавшуюся из-за падения сосны, и оказался в роще, где сквозь кроны деревьев еле-еле виднелось небо. Землю покрывал чахлый кустарник, меж выступающими корнями рос мох, на котором легко было поскользнуться. От шагов Лео по опавшей листве поднималось гулкое эхо.