Американец

— Спасибо, Кинг. Ты тоже присаживайся. — Бойцы недоумевают: «Чего это командир неожиданно всех собрал?» Ну-с, начнем. — Рейнджеры! Вы были лучшими в своих подразделениях, и вас выбрали для службы в рядах будущей армейской элиты. — Гордитесь, салаги, я пока добрый. Ха! А сам-то я кто?.. — Но чтобы стать по-настоящему элитным солдатом, гордостью армии, примером для подражания, надо сильно постараться. И старание надо прилагать не только физическое, но и интеллектуальное. Вам надо многое уметь и знать. Поэтому с сегодняшнего дня ваш дневной перерыв в полтора часа отменяется. — Взвод выдержал известие с похвальной серьезностью. Молодцы. — Я не буду вас гонять кругами по базе, не буду заставлять оттачивать приемы рукопашного боя или учить полевые инструкции. Этим займутся инструкторы. На моих занятиях вы будете познавать простые, но очень эффективные хитрости, которые дадут вам преимущество над противником. — Молчат, но заинтересованно смотрят на меня и изредка переглядываются. Кажется, я понял! Вы, наверное, все поголовно подсадные утки, может, даже моя личная охрана, и приказ у вас, видимо, есть, соответствующий ситуации, — слушать и запоминать все, что я скажу, ведь это информация из будущего. Слушайте, я должен вам передать эти знания. Это моя цель с первого дня пребывания здесь. — Сегодня я расскажу вам, рейнджеры, как расширить спектр применения гранат…

О моих неофициальных занятиях через пару дней узнал полковник Дерби, и меня вызвали «на ковер» с отчетом. Пришлось объяснять, что к чему и ради чего я все затеял. Наши недомолвки в отношении моего иновременного происхождения сыграли свою роль: почти через каждое слово и я и полковник запинались, боясь сказать лишнее, и при этом мы оба отлично понимали, что скрываем нечто большее. Но мне не было резона раскрываться до тех пор, пока меня не попросят об этом, а полковник по непонятной причине этого не делал.

— Лейтенант, ты ведь понимаешь, что эти занятия могут быть полезны не только для твоего взвода?

— Да, сэр.

— Тогда я предлагаю официально внести в расписание занятий полуторачасовою лекцию под твоим руководством. Каждый день до конца курса обучения будешь брать по одному, может, по два взвода и будешь проводить с ними занятия… — Дерби откинулся на стуле и, ухмыльнувшись, добавил: — «Хитрости Пауэлла»… Думаю, это подходящее название для твоих лекций.

— Мне нравится, сэр. Немного рекламы мне не помешает, сэр.

Ну, раз дают — возьму и не откажусь от такого предложения. «Хитрости Пауэлла» — звучит ведь! Мне однозначно нравится.

— Отлично. И еще кое-что — раз приступаешь к преподаванию собственного предмета, сделай и учебное пособие. Запиши все полезное, что будешь рассказывать рейнджерам, и принеси потом мне. Идеи у тебя очень дельные, я читал записи твоих лекций, сделанные сержантом Ричардом Кейвом. Думаю, если сделать печатное издание твоих хитростей и распространить их в качестве полевой инструкции в наших и советских войсках, они принесут еще больше пользы. — Говоря это, полковник стал внимательным. Он смотрел на меня и считывал с лица любое движение, следил за реакцией, боялся отказа.

— Если вы считаете, что мои идеи могут быть полезны не только рейнджерам, но и другим солдатам, я сделаю основу для полевой инструкции, сэр.

Дерби слегка расслабился: его удовлетворил мой ответ. Знания с легкостью перетекут к нему в руки. Это не может не радовать.

— Молодец, сынок!

Хм, а на «сынке» он немного запнулся. Я ему скорее не сынок, а правнук был бы…

Вечером, после занятий, я уселся за написание черновика моей собственной полевой инструкции для солдат и офицеров. Во-первых, надо обязательно писать в двух экземплярах — на русском и на английском языках. Полковник хочет запустить инструкции и в советскую, и в американскую армию? Я ему помогу, упрощу работу…

Через час начались проблемы. Страшные проблемы, просто ужасные проблемы! Захотелось мне неожиданно зарисовать схему подствольных гранатометов М203 и ГП-25 «Костер». Ну, пришла мне мысль, что пора бы выдать нечто существенное, но не очень отягощающее в смысле производства. Раз знают, что я пришелец, подсуну им схемки подствольников, пусть порадуются.

Только вот загвоздка. Рука не желала рисовать чертеж, и чем сильнее я напрягался, тем хуже становилось дело. Перед глазами стоял полный чертеж ГП, все до детали, они словно лежали предо мной, но стоило мне попытаться его воспроизвести на рисунке, как изображение размывалось. С каждой попыткой приступить к начертанию схемы в голове усиливалась боль, и в конце концов от напряжения я отрубился. Очнулся в холодном поту посреди ночи.

— Ох, мать!.. — Источник головной боли вспомнился не сразу, а как вспомнился, так и откликнулся — голова вновь загудела. — Что со мной происходит?

Подняв с пола карандашик, выхватил из стопки бумаг один листочек и метнулся с ходу чертить схему автомата Калашникова. И вновь изображение расплывается, голова болит, начали трястись руки, и резко затошнило… Ой-ой… Бросаем это, бросаем!..