Американец

— Согласен, что слабость вы можете проявить только раз, зато напористой, мадам, вы явно будете всегда, — ответил Ньюмен. — Однако я пришел не для того, чтобы вести пустые препирательства. Суть моего визита проста — напишите сейчас же вашей дочери, что больше не противитесь нашему браку, а я позабочусь об остальном. Вы же не хотите, чтобы она стала монахиней, — какой это кошмар, вам известно не хуже, чем мне. Уж лучше ей выйти замуж за коммерсанта. Напишите, что вы отступаетесь, и она с вашего благословения может стать моей женой. Подпишите письмо, запечатайте, отдайте мне, я с ним поеду в монастырь и вызволю ее оттуда. Вот какую я даю вам возможность. По-моему, эти условия всех устроят.

— Мы, знаете ли, смотрим на вещи иначе. Для нас ваши условия неприемлемы, — ответил Урбан де Беллегард. Все трое так и стояли неподвижно посреди гостиной. — Думаю, моя мать подтвердит: она предпочтет, чтобы ее дочь стала soeur[146] Катрин, а не миссис Ньюмен.

Однако старая маркиза со смирением, под которым таилось сознание беспредельной власти, предоставила сыну произносить за нее сарказмы, а сама чуть ли не с ласковой улыбкой повторяла, качая головой:

— Мы проявляем слабость только раз, мистер Ньюмен! Только раз!

Эти кивки и тон, каким они сопровождались, усугубляли впечатление такой каменной твердости, с какой Ньюмену еще не приходилось встречаться.

— Неужели вас ничто не заставит? — вскипел он. — Что надо сделать, чтобы принудить вас силой?

— Подобные выражения, сэр, — заявил маркиз, — да еще обращенные к людям, понесшим утрату и находящимся в горе, совершенно недопустимы.

— В иных обстоятельствах, — ответил Ньюмен, — ваш упрек был бы справедлив, даже при том, что, имея в виду намерения мадам де Сентре, времени терять нельзя. Но я пришел к вам без угрызений совести, потому что все обдумал и понимаю: вы, маркиз, и ваш брат — люди совершенно разные. Я не вижу между вами ничего общего. Вашему брату было за вас стыдно. Тяжело раненный, умирающий, он, несчастный, просил у меня прощения за ваш поступок и за поведение вашей матери.

В первый момент эти слова произвели на Беллегардов такое впечатление, будто Ньюмен их ударил. Краска мгновенно залила лица старой маркизы и ее сына, а взгляд, которым они обменялись, сверкнул, как клинок. Урбан выдохнул два слова, Ньюмен едва их услышал, но по звучанию догадался о смысле: «Le miserable».[147]

— Вы не питаете уважение к живым, — отчеканила мадам де Беллегард, — так уважайте по крайней мере мертвых. Не смейте оскорблять, не смейте осквернять память моего ни в чем не повинного сына.

— Я говорю только правду, — ответил Ньюмен. — И говорю с целью. Повторяю четко и ясно: ваш сын был крайне возмущен вами, ваш сын приносил за вас извинения.

Урбан де Беллегард злобно нахмурился, и Ньюмен понял, что он взбешен действиями несчастного Валентина. Маркиз был застигнут врасплох, и потому привязанность к младшему брату, и без того не слишком прочная, мгновенно сменилась гневом. Но маркиза не была склонна капитулировать.

— Вы глубоко заблуждаетесь, сэр, — сказала она. — Моему сыну случалось совершать легкомысленные поступки, но бесчестным он не был никогда! Он умер, будучи достойным своей фамилии.

— Вы его попросту не поняли, — заявил уже оправившийся от потрясения маркиз. — То, что вы утверждаете, невозможно.

— Да мне и не нужны были его извинения, — возразил Ньюмен. — Слушать их мне было отнюдь не сладко — безмерно тяжело. Во всей этой безобразной истории его вины нет, он ни разу не оскорбил ни меня, ни кого другого. Ваш брат был само воплощение чести. Но его извинения говорят о том, как он отнесся к вашему поступку.

— Вы хотите доказать нам, что разум моего бедного брата в его последние минуты помутился? Что ж, на это мы можем ответить, что при подобных печальных обстоятельствах такое вполне могло быть. Вот на этом и успокойтесь.

— Голова у него была совершенно ясная, — с ласковым, но зловещим упорством проговорил Ньюмен. — Никогда он не был разумней и проницательней. Страшно было наблюдать, что столь блестящий, столь талантливый молодой человек умирает такой смертью! Вы знаете, я очень любил вашего брата, и у меня имеются несомненные доказательства того, что, умирая, он был в полном разуме.

Маркиза величественно выпрямилась.

— Вы заходите слишком далеко! — воскликнула она. — Мы отказываемся верить вашим россказням, сэр, не желаем их слушать. Урбан, откройте мне дверь! — властно кивнув сыну, она повернулась и быстро пересекла комнату. Маркиз пошел следом и распахнул перед нею дверь. Ньюмен остался посреди гостиной один.

Он поднял палец, привлекая внимание месье де Беллегарда, который, затворив за матерью дверь, остановился в нерешительности. В гробовом молчании Ньюмен медленными шагами направился к нему. Когда он остановился, оба оказались лицом к лицу. И тут Ньюмен с удивлением почувствовал, что гложущая его обида перерождается в желание поиздеваться над маркизом.

— Послушайте, — проговорил он, — вы неважно со мной обращаетесь, признайте хотя бы это.