Американки в Красной России. В погоне за советской мечтой

Тут можно вспомнить планы Дункан обучить детей-сирот, пострадавших от голода, показывать в танце особые движения, чтобы разжалобить жителей Запада: в этих ее замечаниях тоже проскальзывают и снисходительное отношение к культуре русского народа, и наивное непонимание огромных препятствий, которые советскому обществу еще предстояло преодолевать. С другой стороны, идеализм Дункан – одно из объяснений того огромного воздействия, которое она в итоге оказала на многих людей.

Дункан встретила в России единомышленников. На ее долю выпали даже революционные озарения. Николай Подвойский, председатель Красного спортивного интернационала, сразу же оценил по достоинству миссию, с которой Дункан приехала в Россию. Дункан не хотела заниматься подготовкой профессиональных танцовщиц, она хотела освободить молодых людей посредством танца, дать им для физического и душевного возрождения такие инструменты, которые они сами затем передали бы другим. Подвойский рассказал Дункан о своих планах: натренировать «сильных и великолепных спортсменов», построить «огромный стадион на пятьдесят тысяч человек» и вырастить советскую молодежь «на идеалах нового мира»[450].

Перспективы, которые обрисовал Подвойский, привели Дункан в восторг. Но она отнеслась к его плану не без критики, особо отметив недостаточность феминистского сознания. Побывав в молодежном лагере, находившемся в ведении Подвойского, она обратила внимание на группку девочек, которые шли следом за вереницей мальчиков в плавках. Все они спускались по склону холма и пели песню. «Я с огорчением заметила, что девочки одеты в шаровары и короткие блузки, – сказала она. – Выглядели они не такими прекрасными и свободными, как мальчики». Дункан заявила Подвойскому, что

шаровары тут неуместны, да и купальные трусы тоже. [Она] сказала, что всех мальчиков нужно одеть в короткие хитоны, как у Ахилла, и что девочки не должны идти позади мальчиков, а все должны, двигаясь вниз по холму, танцевать вместе, держась за руки[451].

Открыто выражая восхищение замыслами Подвойского, Дункан получила взамен его поддержку и покровительство. Именно он помог ей «выбить» здание для танцевальной школы в сентябре 1921 года – что было огромным достижением, потому что происходило все это в разгар массового голода, когда на первом плане у советского правительства стояли совсем другие задачи. Большой особняк на некогда модной Пречистенке был отобран у хозяина, богатого совладельца чайной плантации, чья жена, балерина, танцевала на сцене Большого театра[452]. Айседора, Ирма и Жанна обосновались в хозяйских спальне и будуаре и стали дожидаться, когда другие комнаты особняка освободят от жильцов, чтобы там могла расположиться школа.

Подготовка к открытию школы продвигалась медленно. Уже появились в штате привратники, горничные, секретари, повара и другой персонал, но все еще не было кухонной плиты, не было даже посуды для приготовления пищи. Не было и топлива в достаточном количестве. Однако это не помешало привезти в школу 150 детей. Предпочтение при наборе отдавалось детям промышленных рабочих. У учеников было мало танцевального опыта или не было вовсе, и Дункан начинала с азов: учила их ступать «естественно, но красиво под медленный марш; затем стоять, ритмично покачиваясь, „словно под напором легкого ветра“»[453].

Хотя обучение только-только началось, Дункан решила, что все дети примут участие в ее первом концерте в Москве – в Большом театре. Это было торжественное представление в честь четвертой годовщины большевистской революции. Подразумевалось, что вход будет бесплатным. Но рабочие, перед которыми и желала танцевать Айседора, остались мерзнуть на заснеженной улице, за полицейским кордоном, а зал наполнили руководители ВКП(б), правительственные чиновники, офицеры Красной армии, профсоюзные лидеры, корреспонденты иностранной прессы и театралы. Прошел слух, что Дункан собирается танцевать под «Славянский марш» Чайковского, в котором использована музыкальная тема из гимна Российской империи «Боже, царя храни». Бескомпромиссные коммунисты возмущались, но Луначарский, уже побывавший на предварительном просмотре спектакля, счел его «сокрушительным» выражением Айседориной солидарности с революционерами и одержанной ими победой.

Программа заканчивалась тем, что