Американочки

– В вашей церкви все такие добрые? – наступал я, уже понимая, что же меня так задевает. Меня задевала философия, вера, в которой мне, индивидууму, цена как за пучок сельдерея в базарный день. Для них я был просто человеческим существом, о котором нужно проявлять заботу независимо от того, какие у него мозги и чресла. По большому счету я только что открыл для себя горькую истину, с которой надо было еще переспать, – Крис, моя Крис меня тогда просто пожалела, исходя из высокой философии принесения себя в жертву ближнему. Теперь меня передали жалеть Стефани. А я хотел, чтобы меня любили – мои личные неповторимые мозги и такие же, может, не менее неповторимые чресла!

Вот таким я был принципиальным сельдереем в тот момент, когда Стефани сказала:

– Ну, так ты будешь делать массаж?

– О’кей, – сказал я, наступив на горло собственной песне.

Стефани тряхнула своими курчавыми довольно коротко стрижеными волосами и покорно вытянула шею в мою сторону. Я пододвинулся ближе – мы сидели на диване – и взял ее голову в руки. Она закрыла в глаза. Думаю, что ей помог бы и хороший поцелуй. Но я сдержался. Я знал несколько приемов массажа головы и добросовестно выполнил их.

– О, как хорошо! – вздохнула Стефани, не открывая глаз.

Я старался, чтобы мой массаж не походил на ласку, хотя было очевидно, что Стефани не стала бы возражать. Что, и у нее давно никого не было?! Что происходит, господа? Еще минуту назад я и в мыслях не держал столь стремительно воспользоваться этой странной аномалией. Англичанки – не американки: я глядел в глаза Стефани и не видел дна – но неужели и на сей раз мне ничего не остается кроме протоптанной дорожки? А кто говорил: мы пойдем другим путем?

Желание теснило меня снизу, но вот-вот должна была придти Дотти, и я держал себя в узде. Да, зря я давеча наехал на старика Миллера – никакой мужской доблести не прослеживалось и в моем варианте. Абыдно...

Стефани и вправду стало лучше – в глазах прибавилось света.

– Все, – твердо сказал я, убирая руки и застегиваясь на все расстегнувшиеся пуговицы, тем более что из кухни гостеприимно веяло диковинным ароматом овощного рагу.

Вообще-то рагу я не выношу и предпочитаю каждый овощ есть сырым и отдельно, но под вино было уже все равно. Нет, далеко не все равно, а более чем славно. Только многоожидаемая Дотти портила всю обедню.

Поговорили за Россию. В какой-то момент Стефани казалось, что мы нашли выход из тупика. Чечня ее отрезвила. Стефани же искала себя в Южной Африке. Да, для белых там рай, а для черных... Она врачевала в племенах. Ее там почитали как святую. Было довольно тяжело. Но она несла свой крест. Она многому научилась у черных. Она изучила их тайны, искусство знахарей, она дружила с колдунами и шаманами. Она проехала всю Южную Африку и узнала все, что можно было узнать. Но ей хотелось идти дальше. И вот она здесь.

А что дальше? – спросил я.

Дальше была религия, о которой я уже слышал от Крис. Смесь буддизма с христианством, медитация вместо молитвы. Самовозвышение через самопознание, оседлание собственной судьбы... Да, Бог есть, но он в тебе самом. Найди его. Освободи. И станешь как Бог.

– И ты можешь колдовать? – спросил я о том, что было мне понятней. Вино вместе с переперченным рагу гудело в моей крови.

– Не колдовать, а прорицать, – поправила она меня. – Я могу читать по рукам.

Если бы я был трезв, я бы еще подумал, а тут я сразу протянул ей свои руки:

– Почитай...

– Хорошо, – смиренно сказала Стефани, как бы чувствуя себя обязанной мне. Она сделала глубокий вдох, зажмурилась – лицо ее побледнело и приняло трагически-отрешенное выражение. Она взвесила свои руки над моими и помолчала.

– Ты читаешь не по линиям? – удивился я.

– Я читаю по энергетике, исходящей от рук, – ответила она не открывая глаз. – О, у тебя много энергии. По знаку ты ближе к Весам.

– Я и есть Весы.

– Много труда, – продолжала она. – Мало удачи. Ты привык полагаться на самого себя, но непрочь попользовать и других. К цели идешь непоследовательно, часто отступаешь. Хотя со стороны этого не видно. Многие считают тебя баловнем судьбы, хотя это не так. Просто ты привык скрывать свои горести. Тебя любят женщины, хотя чувство комфорта, которое ты им даришь, обманчиво. Ты неустойчив, капризен, непостоянен. Колеблешься и веришь в то, что перевесило. Борешься со своим знаком. Я не вижу в тебе любви к материальным благам. Ты хочешь покоя. Ты любишь все прекрасное, любишь обольщать, нравиться, ты умен и практичен, но не умеешь говорить «нет», склонен испытывать комплекс вины, тебя гложет чувство зависти к преуспевшим друзьям и знакомым... Ты считаешь, что обойден судьбой.

Я почувствовал холодок под сердцем, и по спине у меня побежали мурашки.

– Может, хватит? – сказала Стефани, по-прежнему не открывая глаз. Похоже, ее мучило то, что она видит.

– Как насчет настоящего? – спросил я.

Стефани вздохнула, веки ее задрожали, будто она пыталась еще что-то разглядеть.

– Не знаю. Они ничего не говорят.

– Кто они?

– Кого я спрашиваю. Они молчат.

– А будущее?

– В будущем у тебя все хорошо. Ты будешь хорошо жить. Но еще нескоро.