Американочки

Я просыпаюсь вместе с хозяюшками, тихо пережидаю в углу, пока они помоются, выпьют кофе с тостами и помчатся на работу. Не стоит лишний раз мозолить глаза Дороти, которая действительно недовольна, что я еще здесь. Потом, уже не нахлебником, а хозяином дома, я выхожу на крыльцо, потягиваясь и вдыхая утренний еще стылый воздух, в котором к полудню оттаивают все запахи, наливаю молока кошаку, бросаю туда же парочку кусочков сыра, принимаю душ, ставлю на огонь натуральный молотый кофе – роскошь, от которой на днях придется отказаться по причине того, что в банке Дороти почти пусто, складываю в ровную кучку свое постельное белье и заваливаюсь на диван с какой-нибудь философской тряхомудией, которой забит дом.

В час Стефани возвращается на ланч, который я покупаю на наши с ней совместные гроши в китайском ресторанчике, а вечером после работы, если у нее нет занятий в школе, мы отправляемся в город – к ее друзьям или просто поболтаться.

Нас принимают две красивые телки-лесбиянки, ушедшие от мужей и теперь живущие вместе как супруги. Они тоже имеют какое-то отношение к «Новому майнду». Много пьем. С пропитанной духами жгучей брюнеткой Юдит я веду долгий разговор насчет материала в журнале: десять интервью на тему, что дал русской бабе русский капитализм и что она ему дала. «Есть ли у вас перемены?» – горячо интересуется остывшая к нашему брату пышная Юдит, держа раскрытый банан чувственными пальцами перед чувственным ртом, что мешает мне сосредоточиться. «Есть, – встряхиваю я полупьяной головой, стараясь угодить, – проституция. В невиданных масштабах. Вразнос и навынос».

Серый в яблоках дог, ужинавший вместе с нами, разлегся в знак расположения возле моих ног и беспардонно портит воздух. Юдит настораживается, нервно поводит ноздрей, но по первости не улавливает источник и, мужественно улыбаясь, продолжает нашу светскую беседу. Лишь на третий раз дог выдает себя пуком, и Юдит облегченно вздохнув, подносит к его заду горящую спичку:

– Фу, Булзи, как некрасиво...

Не знаю, как Булзи, а я все равно краснею.

Вино все не кончается. Я надираюсь под завязку и выхожу в садик, где мне предлагают освежиться в надувной джакузи. Может, пошутили, но я уже лезу в воду. Прохладно, ветер, небо в сумасшедших звездах. Вдали – огни Лос-Анджелоса. А вода теплая, бегут по телу горячие пузырьки. Или это пальцы Юдит, которая почему-то оказывается рядом со мной. Видит бог, я ее не звал.

По-моему, мы занимаемся сексом, однако помню только ее груди, прыгающие передо мной на воде рыбацкими шарами.

Потом едем со Стефани домой. Я протрезвел и молчу, как провинившийся школьник. Впрочем, совершенно напрасно. Ко мне никаких претензий.

Пора бы мне понять, кто такая Стефани.

* * *

В другой раз мы приезжаем к знаменитой журналистке, написавшей бестселлер на тему, как все вокруг примечательно сдвигается к знаку Водолея: экономика, политика, семья, бизнес, медицина, наука, сам человек и человеческий разум, высвобождающий себя для новых инвенций и интервенций в область незнаемого. Фантастическая осведомленность, тысячи имен и цитат. Национальная премия. Переводы на десяток языков. И как результат – дом, в котором нас принимают. Куплен на заработанные денежки. Двухэтажный холл, где я сижу за столом напротив этой неистовой накопительницы фактов. Она вся в черном, лет сорока пяти, железная как хирург и логичная как скальпель. Мужские мозги. Ко мне снисходительно-равнодушна. Это Стефани, которая служит у нее помощницей-секретаршей, попросила о короткой встрече с питерским журналистом.

Оказывается, европейские языки рвут на части наше сознание, лишая гармонии и целостности мироощущения.

Кто бы мог подумать!

Увы, от авторессы не ускользает мое шалопайство. Видимо, полагала, что заикающийся от восхищения посланец страны вечных снегов робко спросит у нее рецепт, как их растопить. Потом появляется муж, типичный трутень, с деревянной коробкой, в которой по желобу туда-сюда с гулом катаются шарики.

Повисает пауза, и я понимаю, что нам пора сваливать.

– Пойдем, покажу тебе вид на Лос-Анджелос! – выручает Стефани и, взяв за руку, как завсегдатай этого дома тянет куда-то наверх. Нет, мы ведем себя совершенно несообразно с нашим крошечным статусом.

Внизу, на оранжевом закате стоят в кучку несколько темных небоскребов, как судьи в мантиях.

* * *

Через три дня Стефани объявляют, что она больше не секретарша. Итак, минус тысяча долларов. Стефани кусает губы, чуть не плачет. Я, как могу, пытаюсь ее успокоить. Увы, даже прорицательницы не знают своей судьбы.

Зато я знаю. Поскольку виноват.

Жизнь продолжается, но деньги кончились. В садике я подбираю несколько маленьких лимонов, упавших с лимонного деревца. Вполне съедобные. Но кофе у Дороти в банке больше нет. Стефани жалуется, что та совсем скурвилась. Естественно, из-за меня. Если он здесь живет, пусть платит. Интересно, чем платить.

Переспать с ней?

– А тебе хочется? – читает мои мысли Стефани.

– Нет, – отвечаю я.