Американская империя. С 1492 года до наших дней

Во время инцидента с «ребятами из Скоттсборо» Каллен написал горькое стихотворение, отметив, что белые поэты берутся за перо, чтобы протестовать против многих случаев несправедливости, но, когда это касается чернокожих, большинство из них молчит. Вот его заключительная строфа:

Бесспорно, я сказал, поэты будут петь.
Но не слышно никого.
Интересно – отчего?[197]

Даже внешняя покорность – поведение в реальной ситуации, подобное поведению дяди Тома, то комичного, то раболепного негра, смеющегося над собой, и осторожного, – скрывала в себе неприятие, ярость, энергию. Чернокожий поэт П. Л. Данбар в эпоху черных менестрелей[198], ставших на рубеже веков необычайно популярными, создал стихотворение «Кругом личины»:

Кругом личины.
Нрав наш пылкий
Скрывают лживые ухмылки.

…После, хоть под ногами топь, – И что нам до врагов злочинных, – Кругом личины.

Два чернокожих исполнителя того времени выступали с менестрельными песнями и в то же время высмеивали их. Когда Б. Уильямс и Д. Уокер объявляли себя на афишах «двумя настоящими енотами», они, по словам Н. Хаггинса, «намеревались придать стиль и комическое достоинство выдумке, созданной белыми людьми».

К 30-м гг. многие чернокожие поэты сбросили маски. Л. Хьюз написал стихотворение «Эпилог»:

И я пою про Америку.
Я – черный брат.
Меня отсылают на кухню,
Когда приходят гости.
Но я смеюсь,
И ем,
И крепну.
Завтра
Я сяду за стол,
Когда придут гости.
Никто не посмеет
Сказать мне:
«Ступай на кухню»,
Тогда
И они
Увидят, как я красив,
И устыдятся —
И я ведь – Америка.

Гвендолин Беннетт писала:

Я хочу видеть гибких негритянских девушек
Черными силуэтами на фоне неба
В часы заката…
Я хочу слышать пение
Вокруг языческого костра
Странной черной расы…
Я хочу чувствовать, как растет
Душа моего печального народа,
Скрытая за улыбкой менестреля.

А вот стихотворение в прозе, написанное Маргарет Уокер, – «Моему народу»:

«…Пусть появится новая земля. Путь родится другой мир. Пусть кровавый мир запечатлеется в небесах. Пусть выступит вперед второе поколение, преисполненное мужества, пусть созреет народ, любящий свободу, пусть красота, исполненная исцеления, и сила последней схватки пронизывают наш дух и нашу кровь. Пусть пишутся воинственные песни и пусть исчезнут погребальные песни. Путь поднимется ныне раса людей и встанет у руля!»

К 40-м гг. приобрел известность Р. Райт, талантливый чернокожий романист. Его автобиография 1937 г. «Черный» содержит бесконечное число откровений: например, о том, как чернокожих натравливали друг на друга, о том, как его подначивали драться с другим негритянским мальчиком для увеселения белых. «Черный» откровенно обнажает все унижения и далее: «Белый Юг похвалялся, что знает, чем дышат «черномазые», а я был именно «черномазый», и меня он совершенно не знал, не представлял себе, что я думаю, что чувствую. Белый Юг определил мне мое «место» в жизни – я никогда не знал своего «места», вернее, чутьем отвергал то «место», которое отвел мне Юг. Я никогда не мог смириться с тем, что я в чем-то хуже других. А то, что говорили белые южане, не могло поколебать моего убеждения, что я – человек».

Такие настроения присутствовали в поэзии, прозе, музыке, иногда в замаскированном виде, иногда открыто, и демонстрировали признаки того, что люди не задавлены, находятся в ожидании, в напряжении, как сжатая пружина.

В «Черном» Райт пишет, как чернокожих детей в Америке учат хранить молчание. Но наряду с этим: «Как воспринимают негры тот образ жизни, который вынуждены вести? Что они говорят о нем, когда оказываются среди своих? Я думаю, что на этот вопрос можно ответить одним-единственным предложением. Один из моих друзей, лифтер, однажды сказал мне: «Боже мой, брат! Да когда бы не их полиция и линчующие банды, здесь бы такое началось!»»