Американская королева (ЛП)

— Держу пари, что так и было, — говорит Эш, снова проталкиваясь внутрь. — Это должен был быть я, мой член. Та кровь и та боль должны были быть моими, но я был таким чертовым идиотом.

— Вы обладаете мной сейчас, мистер президент.

— Да, я знаю, — рычит он, делая круговые движения бедрами и потираясь о мой клитор. Я издаю низкий, полный энтузиазма звук. — Как он кончил… на тебя? В тебя?

— В меня, — задыхаясь, произношу я.

Эш обхватывает меня руками и опускается на меня всем весом. О, боже, да, именно так.

Эш ощущался совершенно иначе, чем Эмбри, он был шире, сильнее, неторопливее, но в этом положении я так легко могу вызвать воспоминания о теле Эмбри надо мной. Я так легко могу притвориться.

— Я хочу почувствовать то, что чувствовал он, — шепчет мне Эш в шею под подбородком. — Я хочу притвориться, что я — это он. А ты притворишься, ангел?

— Я… я не знаю, — и я действительно не знала. В одно мгновение надо мной был Эш, в следующий момент — Эмбри, а в момент после этого — они оба, а я была центром урагана из рук, ртов и жаждущей плоти.

— Я тебе верю, — говорит Эш, и его бедра так идеально взлетали и опускались.

Третий оргазм был похож на ключ, поворачивающийся в замке; во мне произошел внезапный сдвиг, все во мне было открыто и готово. Меня накрыл оргазм, порочный и жестокий, каждый толчок казался таким болезненным и ярким, что я не могла вздохнуть. И мое удовольствие отправило Эша за грань, и он грубо рыкнул и начал кончать. На этот раз он трахал меня медленными круговыми движениями пока кончал, и все его тело дрожало.

А затем он слез с меня, исчез в ванной комнате и возвратился с мочалкой. Смотря мне прямо в глаза, принялся вытирать меня.

— Ты в порядке?

Я киваю.

— А ты?

— Не знаю.

Он возвращает на место мочалку и, к моему большому облегчению, присоединяется ко мне в кровати и обнимает.

— Ты злишься на меня? А на Эмбри? — спрашиваю я.

Эш глубоко вздыхает, его подбородок покоится на моей макушке.

— Нет.

— Но ты что-то чувствуешь.

— О, да, — отвечает он. — Определенно.

— Ревность? Потому что тебе не нужно ревновать, клянусь тебе.

— Я знаю, что ты в это веришь, — рука пробегается по моей спине и гладит мой позвоночник. — Ревность — это такое ограниченное слово, ведь так? Ведь существует так много видов ревности. Присутствует собственническое чувство, именно это я ощущаю по отношению к тебе… но, опять же, по отношению к Эмбри я также ощущаю собственническое чувство. Присутствует неуверенность… возможно, Эмбри смог дать тебе то, что не могу я, а ты можешь дать Эмбри то, что изменит его отношение ко мне. И тогда возникает такое странное желание… Мысль о тебе с ним делает меня твердым. Не знаю, почему. Это просто происходит. И я знаю, что желание не всегда имеет логический смысл, что по своей сути оно не политкорректно, ведь иногда мы жаждем развратных вещей.

Рука двигается к моим волосам, любяще, лениво и снисходительно.

— Но даже зная все это, я и не мог предположить, как в буду себя чувствовать, когда узнаю наверняка, что он тебя трахал. Чувствую отчаянье и тяжесть, немного сердит, испуган и… возбужден. Слово «ревность» как таковое не может передать все эти чувства, но я не знаю, какое другое слово может это сделать. Поэтому, полагаю, что сейчас вполне достаточно сказать, что, да, я ревную. Вас обоих.

Я знала, что это за чувство, ведь так? Знала, каково это, ревновать и Эмбри, и Эша одновременно, ревновать их, так как они были друг у друга, и это было так, как никогда не будет со мной, — они были вместе на войне, были братьями и работали бок о бок. Я никогда не буду частью этого круга, и это жалило, причиняло боль, причиняло острую боль.

— Спи, Грир. У нас есть все время в мире, чтобы об этом подумать.

Мне хотелось протестовать, хотелось сопротивляться, потому что, я точно не засну после нашего первого секса, после того Эш узнал о нас с Эмбри. Этого не произойдет, неважно, какими вялыми были мои конечности, каким совершенно и полностью истощенным стало мое тело, не имело значения, какими теплыми были руки Эша, и каким размеренным и успокаивающим было его дыхание…

***

Я просыпаюсь одна, вторая половина кровати холодная. Должно быть, Эш поднялся, чтобы поработать… неужели уже утро? Я моргаю, глядя на часы на тумбочке. 23:13. Я спала три или четыре часа, а мой живот напомнил, что я не ужинала. Я сажусь и потягиваюсь, а потом осматриваю комнату в поисках пижамы и тапочек.

Я не собиралась беспокоить Эша, если он работал, а планировала заняться крекерами и сыром. Я открываю дверь и направляюсь в гостиную, замечая, как красиво мерцают золотистые огоньки на рождественской елке. В холодные зимние ночи нет ничего лучше этих огоньков. Уютных, приятных для глаз, и приносящих радость.

Я поворачиваю за угол с улыбкой на лице и замираю.

Эш стоит под омелой.

И кого-то целует.

У меня в ушах начинает стучать кровь, а горло сразу же сжимается от боли, но я не могу отвести взгляд, и я не могу вмешаться. Я превратилась в соляной столб, обреченный на неспособность отвести взгляд.