«Я могу провести вас наружу и через балконную дверь, — сказал мальчик. — Тогда вас никто не увидит». Лютер поднял глаза, его взгляд стал более осмысленным, а затем он встал и последовал за мальчиком.
Я обнаруживаю себя наклоненной вперед. Прилагая усилия, я сажусь прямо.
— И что же случилось потом? Он пошел в ее комнату? Она его выгнала?
— Нет. Она его пропустила и заперла за ним балконную дверь.
— Но она сопротивлялась ему
Мерлин пожимает плечами.
— Человеческое сердце — загадка. Возможно, она любила его так же горячо, как и он ее любил, и больше не могла сдерживаться. Возможно, все дело в алкоголе или уединении. Возможно, он ее утомил. Я знаю, что вскоре после этого она разошлась со своим мужем — возможно, к этому времени они уже решили расстаться, и она больше не считала себя замужней женщиной. Но определенно, что она и президент провели ночь вместе, и еще несколько ночей после этого. И в ту зиму она родила ребенка.
Я попыталась найти в памяти все истории о президенте Лютере, которые слышала от дедушки.
— И все же я не помню, чтобы у Лютера были дети.
— Не было признанных детей. — Я замечаю в глазах Мерлина печаль, но она исчезает также быстро, как и появилась. — Та женщина умерла во время родов. Это редкость в наши дни, но все же бывает. Амниотическая эмболия. В этот момент они с мужем были в разгаре бракоразводного процесса, и ее муж знал, что ребенок был не его. Лютер, несмотря на все публичные грешки, понимал, что политически рискованно признавать этого ребенка, учитывая тот факт, что само зачатие окутано облаком прелюбодеяния и непристойности. Таким образом, ребенка поглотила система и его отдали на усыновление. Ее муж заботился о своей маленькой дочери (она на тот момент была еще малышкой), а Лютер продолжил жить своей жизнью, хотя, я слышал, что после смерти той женщины он так и не стал прежним.
Я задумываюсь об этой женщине, умершей и так не подержавшей своего ребенка. Она была одна? Был ли с ней тот, кто помогал ей во время родов? Держал ли ее кто-нибудь за руку, пока она умирала?
— Это ужасно.
— Грир, ты знаешь хоть одного, кто был воспитан приемными родителями? Знаешь какого-нибудь известного сироту?
Потребовалась лишь секунда, чтобы его слова проникли в мой мозг и нашли именно то, что искали — то, что я уже знала.
— Вы не можете иметь в виду…
— Именно это я и имею в виду. Максен Колчестер — сын Пенли Лютера. Брошенный при рождении, выращенный незнакомыми людьми ради политической целесообразности.
Я вспоминаю фотографию в гардеробной Эша, на ней он обнимает Кей и свою приемную мать.
— Возможно, это было к лучшему, — медленно говорю я.
— То, что его вырастили Колчестеры? Что он вырос в счастливой и безопасной семье вместо того, чтобы расти перед глазами общественности? Да, думаю, это было к лучшему. Некоторые могут даже сказать, что этому суждено было произойти. Что это — его судьба.
Я поднимаю на него взгляд.
— Почему вы мне обо всем этом рассказываете?
Мерлин бросает на меня ответный взгляд, добрый и прямолинейный.
— Потому что ты заслуживаешь знать, откуда пришел Эш. Ты заслуживаешь знать его историю, потому что это скоро станет его будущим.
— Что это значит?
Мерлин вздыхает.
— Боюсь, это значит много всего, потому что похоть Лютера посеяла много семян, кто-то разузнал эту историю, по крайней мере, согласно моим источникам, которым я доверяю. До того, как об этом станет известно общественности, может пройти неделя или год, но когда эта новость обнародуется, она будет невероятно разрушительной. И теперь, когда ты с Максеном, ты должна ожидать, что тебя тоже могут разрушить.
Я не спрашиваю, как он узнал, что я с Эшем. Узнал ли он это от Эша или же знал, потому что он, кажется, знал все; я всегда в глубине души понимала, что Мерлин о нас узнает — и это неизбежно. Однако я задаю другой вопрос.
— Когда об этом узнал Эш?
В его глазах вспыхивает гнев, настоящий гнев, но я понимаю, что он был направлен не на меня.
— На похоронах Дженнифер. Из всех возможных мест…
боже. Представьте себе, что вы не знали ничего о своих родителях, пока вам не исполнилось тридцать пять. И прошло достаточно много времени после того, как вы перестали надеяться, что узнаете о своем происхождении. И обнаружили, что это происхождение грязное и жалкое. И узнали об этом посреди вашей личной трагедии…
— Кто ему сказал? — спросила я.
Гнев осваивается в темных глазах Мерлина, став жестким блеском.
— Его единоутробная сестра.
— Значит, она знала.
— О да. Ее отец об этом позаботился. Сделал все, чтобы она осознала, что их жизни были разрушены Лютером; что ее мать, по сути, была убита похотью Лютера. Ее отец взрастил в ней глубокую горечь, как выращивал тепличный цветок. С большой заботой и вниманием. Кто знает, когда она наконец-то нашла ребенка, который убил ее мать. Кто знает, как долго она выжидала, чтобы рассказать ему в лицо о грехах его отца. Но рассчитала она свой удар с убийственной точностью. Она не могла найти более уязвимое время, чтобы ему об этом рассказать.