Вот разве когда он играл и побеждал, буквально прыгал выше головы, тогда что-то происходило внутри, будто информация какая сама просачивалась в мозг, он словно парил над всеми и знал в тот миг о людях больше, чем они сами о себе, он точно знал, в какое место на поле опустятся их ноги, чувствовал, когда и где появится просвет в толпе игроков, куда и как полетит мяч. Будто видел будущее. Ну как описать такое? Представьте фильм, где ты двигаешься нормально, а все остальные – в замедленной съемке, иначе не скажешь. Таким он себе нравился – когда он, по сути, не был собой. Когда им управляла та часть сознания, которую он не понимал.
Да, он в полной заднице, факт. Как доходило до дела, до серьезных вещей, когда надо было принимать важное решение, – он или с катушек съезжал, или тупо застывал. Или взбеленится, или замрет как покойник, ему, понимаешь, надо все обдумать, медленно, со всех сторон рассмотреть. Так и получилось с колледжем, с Колгейтом, ему чуть-чуть времени дали на размышления, а потом со всех сторон начали наседать – давай, мол, давай, жми вперед, парень. И он протупил – два года прошло, а он все прикидывает. А свалил бы отсюда сразу, и ничего бы этого не случилось – и пацан из Доноры мозги бы сохранил, и Швед остался жив. Просто физически ничего бы такого не могло случиться, если б он тогда просто взял и свалил в Колгейт. Ошибку он совершил, ага. Вот только от судьбы не уйдешь. Есть люди, которые погибают, как герои, да только он не из таких. И всегда это знал.
4. Харрис
Для Билли Поу он выбрал самую стремную камеру и решил оставить там парня до утра, чтобы дошло, какое будущее его ожидает. Пускай поваляется на нарах и подумает. В офисе окружного прокурора большой шорох, непонятно, что именно происходит, но Харрис подозревал, что Билли Поу это грозит серьезными неприятностями. Он запер дверь кабинета и пошел попрощаться с дежурным. Сегодня дежурил Стив Хо.
– Опять ты?
– Миллер вызвал.
Харрис напомнил себе при случае проверить, сколько раз Рон Миллер просил подежурить вместо себя.
– У вас такой вид, босс, будто вас самого надо бы подменить.
– Просто устал.
Хо кивнул, и Харрис вышел на улицу, к своему старому “сильверадо”. Отличный вечер, и когда он доберется до дома, то еще не окончательно стемнеет. Есть за что благодарить судьбу. Хоть какая-то радость от должности шефа полиции – можно всегда работать в дневную смену.
Он ехал на юго-запад; асфальтовая дорога постепенно превратилась в разбитую асфальтовую дорогу, потом в гравийную, а потом вообще стала грунтовкой. Хижина Харриса пристроилась на вершине горы, на тридцатиакровом участке, окруженном лесом.
Выпрыгнув из кабины, он удовлетворенно оглядел свое жилище – и, как всегда, порадовался. Приземистая деревянная хижина, каменные трубы, и вид от порога – миль на сорок. С террасы можно разглядеть три штата. И за все четыре года, что он тут живет, никто, даже случайно, не появился на дороге.
Фур, огромный маламут, поджидал в доме. Харрис чуть отступил, пропуская пса, но тот не спешил выскочить на волю, ждал нежностей. Спина у пса чуть провисла, он неуклюже вилял задом, бесстыже вымогая внимание хозяина.
Харрис налил себе содовой, вышел на террасу и, опершись на перила, просто стоял и смотрел. Горы, лес и больше ничего – Маунт-Дэвис, горы Пакхорс, Виндинг-Ридж. Прямо от дома начинался крутой спуск до самого дна долины, почти на полторы тысячи футов. Отличное место. Его личный Уолдорский пруд. Персональная Точка Равновесия. Уолденский[18]
, поправил он себя. Не Уолдорский. И усмехнулся. Он мог бы осесть где угодно, на свете полно приятных мест. Как его брат, программист из Флориды, четверо детей и дом в двух шагах от Дисней Уолда точно с картинки. Для Харриса все это называлось одним словом: ад. Брат влез в компьютерный бизнес давным-давно, когда появились первые ЭВМ, старые “Униваки”, зарабатывает в шесть раз больше Харриса. И все равно недоволен собой – может, это семейное. Досадует, что он не Билл Гейтс. Его собственные слова: