— Сенаторы этажом выше, княгиня. В маленьких обеденных комнатах, где столы ломятся от бутылок, где дымятся длиннющие сигары…
— С дамами?
— Иногда. Но обычно они предпочитают обедать с другими сенаторами и плести заговоры с целью опустошения казны.
— Как заманчиво! Значит, эти люди… — Она снова обвела взглядом наших сотрапезников.
— Это лоббисты. Они встречаются с сенаторами только в темных аллеях, где деньги переходят из рук в руки.
— Создается впечатление, — сказала Эмма, — что правительство здесь существует только для того, чтобы давать и забирать деньги.
— Аминь! — крикнул Нордхофф, чем изрядно напугал людей за соседним столиком. И принялся, «за счет Джейми, разумеется», заказывать нам отличную еду (снова черепаха, снова маленькие восхитительные крабы из Мэриленда). Карта вин выше всяких похвал.
Я с легкостью полюбил бы Вашингтон, если бы мне не нужно было о нем писать. Нордхофф чрезвычайно любезно предоставил в мое распоряжение свои заметки о деле Бэбкока, и теперь у меня в голове уже почти сложилась первая корреспонденция: общие впечатления от города после сорокалетнего отсутствия, а также разрозненные мысли о коррупции, «спиртной афере» и О. Э. Бэбкоке.
— Советую вам встретиться с Бристоу, министром финансов. Это он наносит смертельные удары Гранту.
— Своему собственному президенту? — Эмма начинает проявлять неожиданный интерес к политике. А я начинаю подумывать, не обманывался ли я в ней всю жизнь. В течение многих лет я всегда брал Эмму с собой, когда отправлялся в Сент-Гратиен к принцессе Матильде, где разговоры касались искусства, тогда как она была бы куда счастливее в политическом салоне или даже в Тюильри, пытаясь завязать разговор с беднягой императором, который был пропитан политикой-с головы до ног и в такой степени являл собою политического гения, что стал со всей неизбежностью одним из самых больших зануд во всей Франции: он не мог уже ни с кем ни о чем существенном говорить откровенно. К счастью, Эмма один год пробыла фрейлиной императрицы и, подозреваю, наслушалась политических разговоров. В отличие от Наполеона III императрица ни о чем другом вообще не говорила; она тоже была политиком, но весьма скверным, и из-за нее мы («мы» или «они»?
На заметку: неподкупный Бенджамин X. Бристоу из Кентукки стал министром финансов в июне 1874 года. К всеобщему изумлению, он оказался честным человеком. Обнаружив, что его министерство напичкано жуликами, он постарался выгнать их вон.
Так называемая «спиртная афера» началась в 1870 году, когда Грант назначил своего закадычного дружка генерала (разумеется!) Джона Макдональда начальником налогового управления в Сент-Луисе. Как и Бэбкок, Макдональд служил у Гранта при Виксбурге, а всякий, кто служил ÿ великого полководца во время этой выдающейся кампании, мог, если того желал, получить ключ от монетного двора. Так или иначе, налог на виски шел из западных штатов не в казну, а в карман Макдональда, его друзей, а также Бэбкока и, вероятно, самого президента. На сегодняшний день украдено около десяти миллионов долларов.
— Неужели замешан сам президент? — Я просто умирал от любопытства.
Нордхофф пожал плечами.
— Подозреваю, что да. Уж конечно, его не раз предупреждали о махинациях Бэбкока; теперь же он делает все возможное, чтобы приостановить следствие.
— Но это ведь так естественно — пытаться спасти свою администрацию. — Эмма, как всегда, высказалась весьма практично.
— Точно так же рассуждают «стойкие». Но все же суд в Сент-Луисе идет своим чередом, и Грант выразил готовность лично дать показания в пользу Бэбкока.
— Так может рассуждать человек честный, но недалекий, — сказала Эмма.
— Или хитрый обманщик, — сказал Нордхофф. — Во всяком случае, кабинет министров отговорил его от поездки в Сент-Луис.
— На это он и рассчитывал, разумеется. — Каким-то сверхъестественным чутьем Эмма постигает суть этих негодяев. Она уже призналась, что предпочитает Африку стране Эпгарии.
— Действия генерального прокурора укрепляют меня в мысли о виновности Гранта. Во-первых, прокурор, расследовавший «спиртную аферу», был смещен. Перед самым началом суда над Бэбкоком генеральный прокурор отдал распоряжение, запрещающее обвинению получать свидетельские показания обещанием неприкосновенности или снисхождения любому из потенциальных обвиняемых — свидетелей. Разумеется, это связало следствие по рукам и ногам.
— Грант знал об этом распоряжении?
— Грант сам его отдал, чтобы спасти Бэбкока.
— И самого себя? — Эмму эта ситуация восхищает.
— Конечно. Ну что ж, скоро мы узнаем приговор. Суд кончается на этой неделе.
— Вы полагаете, что Бэбкок выйдет сухим из воды?
Нордхофф кивнул.
— Но не остальные. Те пойдут в тюрьму.
— Почему все так боятся президента? — Мой вопрос прозвучал более наивно, чем это есть на самом деле; ответила на него Эмма:
— Потому что он президент.