– Все не так просто, Тень. С чего ты взял, что я могу покинуть этот город, когда мне вздумается? Я – неотъемлемая часть этого города. И ты хочешь заставить меня уйти отсюда? Ты готов меня убить? Чтобы я смог спокойно уйти?
Тень посмотрел на пол. На ковре, в том месте, где его коснулась кочерга, по-прежнему мерцали искры и крохотные угольки. Хинцельманн проследил за направлением его взгляда и наскоро затоптал тихо рдеющие искры, растерев их ногой. В память Тени непрошенными гостями заглянули дети, много, больше сотни, и стали смотреть на него, все сразу, белесыми, как кость, глазами, и волосы, похожие на водоросли, медленно шевелились у них на головах. И в глазах у них он прочитал – упрек.
Он знал, что предает их. Но другого выхода придумать был не в состоянии.
Тень сказал:
– Я не могу вас убить. Вы спасли мне жизнь.
И покачал головой. Он чувствовал себя сейчас полным дерьмом во всех смыслах этого слова, которые только можно придумать. Он больше не был героем, и никаким детективом здесь больше тоже не пахло – нет, он всего-навсего очередная продажная тварь, жалкая и ничтожная, которая грозит пальчиком куда-то в темноту, прежде чем повернуться к этой темноте спиной.
– Хочешь, открою тебе одну тайну? – спросил Хинцельманн.
– Конечно, – автоматически ответил Тень. На душе у него лежал большой холодный камень. Со всеми этими тайнами давно пора заканчивать.
– Тогда смотри.
Там, где только что стоял Хинцельманн, Тень увидел маленького мальчика, лет пяти, не больше. Длинные темно-каштановые волосы. И – совершенно голый, если не считать потертого кожаного ремешка на шее. Он был пробит насквозь двумя клинками – один пронзил ему грудь, другой вошел в плечо, над ключицей, а кончиком вышел из-под последнего ребра. Из ран безостановочно текла кровь и сбегала по телу мальчика на пол, мигом образовав у него под ногами темно-красную лужу. Клинки выглядели древними неимоверно.
Мальчик смотрел на Тень глазами, в которых, кроме боли, не было вообще ничего.
И Тень подумал про себя:
Берем ребенка и воспитываем его в полной темноте, так, чтобы за всю свою жизнь он никого не видел, ни до кого не дотрагивался, и год за годом кормим его только самой лучшей пищей, которую другие дети в деревне видят разве что по праздникам, а потом, пять зим спустя, когда наступает самая длинная ночь, выводим перепуганного мальчика из хижины на площадь, вокруг которой горят костры, и протыкаем его лезвием стальным и лезвием бронзовым. Потом коптим его маленькое тело на тихом жару, на древесном угле, пока оно не высохнет надлежащим образом, заворачиваем в меха и носим с собой со стоянки на стоянку, в самой гуще великого Черного леса, принося ему в жертву животных и детей и превратив его в символ счастья для всего племени. А когда со временем мумия рассыплется на части, мы соберем хрупкие кости в ларец, и ларцу этому станем поклоняться; пока однажды эти кости не окажутся рассыпаны по земле и забыты, а племена, которые почитали бога-ребенка, не канут в вечность; а сам этот бог-ребенок, символ счастья своей деревни, останется в памяти людской разве что в качестве периферийной какой-нибудь фигуры, вроде призрака или домового: в качестве кобольда.
Интересно, подумал Тень, кто же из тех, кто приехал в северную часть Висконсина лет сто пятьдесят тому назад – какой-нибудь лесоруб или картограф, – пересек Атлантический океан с Хинцельманном в голове.
Но тут окровавленный мальчик исчез, а вместе с ним и лужа крови, и остался только тщедушный старичок с седым пухом вместо волос и гоблинской улыбочкой, и рукава свитера у него были все еще мокрыми – ведь он вытаскивал Тень из воды, а потом устраивал его в ванне.
– Хинцельманн! – голос раздался со стороны входной двери.
Хинцельманн обернулся. Вместе с ним обернулся и Тень.
– Я зашел тебе сказать, – сказал Чэд Маллиган, и голос у него был какой-то странный, надтреснутый, – что драндулет ушел под воду. Я ехал мимо и увидел, что на льду его больше нет, а поскольку ехал я все равно в эту сторону, то и подумал – дай зайду и скажу тебе, на случай, если ты не в курсе.
В руке у него был пистолет. Стволом в пол.
– Привет, Чэд, – сказал Тень.
– Здорово, приятель, – ответил Чэд Маллиган. – А мне прислали извещение о том, что ты скончался в камере предварительного заключения. От сердечного приступа.
– Кто бы мог подумать? – сказал Тень. – Такое впечатление, что те места, где я скончался, скоро можно будет считать десятками.
– Он ворвался ко мне в дом, Чэд, – сказал Хинцельманн. – Он угрожал мне.