– Даже не знаю, что ответить, – Джону не хотелось торчать тут и слушать монологи Луис. – Я бы остался хоть на год. Но много дел в Москве.
– А что за дела?
– Разные… У меня скопились вещи, с которыми не хочется расставаться. Несколько ящиков с масками. Хотел отправить в Америку только их. Но еще есть книги, много книг… Закажу контейнер. Он доплывет на корабле всего за месяц.
Луис ответила, – мол, это хорошо, что он все так продумал с перевозкой вещей. Затем сказала, что поговорила с дочками, – они совершенно безутешны, Перл три ночи провела здесь. Старшая Аманда бросила работу за границей и на днях прилетит из Аргентины, следующие два месяца будет жить вместе с матерью, и никуда не уедет. Джон думал о том, что Луис всегда оставалась артистичной натурой, склонной к пафосу и внешним эффектам. Иногда трудно понять, чего больше в ее поведении: актерства или искреннего горя.
Луис выдержала паузу и всхлипнула:
– Ну, Джон, давай все по порядку…
Он рассказал все, о чем не хотел говорить по телефону. О посещении тюрьмы, о последней встрече в Томом в следственном кабинете в присутствие адвоката Моисеева, о таинственной смерти потерпевшего, о закрытом суде и тюремном сроке… Рассказал о поездке в колонию. Луис слушала молча, она не перебивала уточняющими вопросами и не плакала. Только качала головой.
– Хотела сама приехать в Москву, – дослушав, сказала она. – Но передумала. Я была там всего два раза, но помню хорошо… Чужой, враждебный город. Холодный и мрачный. Перенаселенный, не приспособленный к нормальной человеческой жизни. Ты говорил, что на кладбище при колонии, где похоронили Тома, посторонних людей не пускают. Тогда зачем я поеду?
Луис всхлипнула, чуть не заплакала. Джон допил чай, ему хотелось спать, над Атлантикой самолет долго трясло, он не смог уснуть, а когда задремал, снова попали в зону турбулентности, – и так почти всю ночь. Сейчас можно будет наверстать упущенное.
– Таков закон, – сказал он. – Тело покойного нам не выдадут. На могилу придти нельзя. Собственно, на могиле даже нет его имени. Только номер, который присваивают каждому заключенному… Впрочем, его номер я знаю.
– Номер или имя – не важно. Я бы разобралась там, на кладбище. Я бы поняла, где лежит Том. Сердцем смогла бы почувствовать это. В колонии заключенных не так много. Хочется верить, что каждый день люди не умирают пачками. И свежая могила – всего одна.
Они посидели еще немного. Луис быстро устала и сказала, что сейчас покажет, где спальня Джона. Поднялись по лестнице на второй этаж. Стена холла, где в прошлый раз висели четыре картины старых голландских мастеров, была занята двумя громоздкими полотнами с изображением цветных линий, плоскостей и клякс, что-то из области постмодернизма. Луис остановилась и сказал:
– После ухода Дэвида голландские картины пропали. Просто в один прекрасный день исчезли – и все. Я не сразу заметила… У Дэвида остались ключи от дома. В мое отсутствие он приехал и вынес все, что ему нравится. А нравились ему эти голландские картины. Я ему позвонила, но Дэвид клялся, что ничего не брал. Я ему не верю. Думаю, он мстит мне. Такова мужская логика, таковы мужчины… Они хотят мстить и одновременно обогащаться. А Дэвид – первосортный подлец. Всегда был подлецом, меркантильным и злобным. Но умел маскироваться. Как я его ненавижу…
– Обратись в полицию.
– Эта история дурно пахнет. В газеты попадет не только информация о краже. Они узнают о наших отношениях с Дэвидом. И нарисуют картину: обманутый супруг, неверная жена, любовник-дантист, а заодно уж, – кража произведений искусства. Моя жизнь станет предметом насмешек. И превратится в кошмар. Хотя… В кошмар она превратилась уже давно. Еще задолго до того, как я лишилась девственности.
– Я хорошо помню один из последних разговоров с Томом по телефону. Он сказал, что эти картины не настоящие. Очень качественные копии, – не более того.
– Вот как? Ты меня удивил, даже если этого не хотел. Томас говорил мне нечто иное: картины подлинные и стоят целое состояние. Вот еще одно истинно мужское качество: лживость. Одна правда для брата, другая – для жены… Почему мужчины так много врут?
– Для разнообразия. Так легче жить.
Комната оказалась очень просторной, окно с видом на океан, большая кровать, похожая на взлетно-посадочную полосу. Современная ореховая мебель под старину, справа дверь в ванную комнату, слева – в гардеробную. Да, в комнате было все, абсолютно все кроме уюта, спальня выглядела нежилой, будто на этой кровати никогда не спали люди. Может быть, так оно и было на самом деле, – он первый, кто приземлится на этот аэродром. Джон внимательно осмотрел апартаменты, будто собирался провести здесь не одну-единственную ночь, а пожить до лета или до осени, – и остался доволен. Луис стояла у окна и смотрела на серые волны океана и о чем-то думала.
– Я хочу, чтобы ты привез сюда прах моего мужа.
– Не понял, что? – он сел на кровать, сладко запели пружины матраса. – Прах?