Американский пирог

Переехав мост Золотые Ворота, я свернула на серпантинную дорогу через гору Тамалпайс, с которой долго любовалась заливом. По радио все время крутили «Дикий мир» Кэта Стивенса. День был нежаркий и туманный. Время от времени сквозь просветы в тумане я видела океан. Казалось, что у горизонта вода перегибается и течет на небосвод, отражаясь сама в себе. Ничего подобного я в жизни не видала. Я молила судьбу, чтоб машина сломалась здесь, в округе Марин, но она продолжала упрямо пыхтеть. Пару раз я чуть не разбилась, подъезжая поближе к обочине, чтобы как следует рассмотреть залив и зеленые холмы, сбегающие к самой воде. Сан-Франциско отсюда казался грудой старых обувных коробок с торчащими посреди них небоскребами. Я даже вылезла из «валианта» и попинала его шины, мечтая, чтоб хоть одна из них спустила. Просто так остановиться или вернуться в Сан-Франциско мне даже в голову не приходило. Но машина, упрямо жужжа, преодолевала крутые повороты и юрко проскакивала мимо груженых лесовозов. Я была готова поклясться, что мы дотянем до Спокана, а то и до самой Аляски.

Коробка передач сломалась лишь у национального побережья Пойнт-Рейс. Когда она перестала дымить, я вышла из машины и очутилась в облаке тумана. Сперва я думала, что это просто остатки дыма, но оказалось, что туман пахнет морем. Из-за белой пелены доносилось щебетание птиц и сигналы буйков. Я вскарабкалась на крышу «валианта». С обеих сторон дорога резко исчезала в густой дымке. Я не знала, где нахожусь, но надеялась, что не рядом с каким-нибудь маленьким городком. Ведь в этом случае пришлось бы починить машину и ехать дальше. Городишки вроде Таллулы есть повсюду, но я не собиралась застрять в таком болоте еще раз. Мне просто опротивело жить в крохотном мирке, где твои самые сокровенные тайны становятся известны окружающим чуть ли не раньше, чем тебе самой.

Рядом со мной остановился черный джип, и какой-то парень с рыжеватой гривой, собранной в хвостик, опустил стекло. На бампере джипа красовалась наклейка: «Люблю китов». Я соскользнула с крыши и подошла к машине.

— Любуетесь видом, или вас куда-то подвозят? — спросил он, глянув на мою машину.

— У меня сломалась машина.

— Может, подкинуть куда-нибудь? — Он перегнулся через пассажирское место и открыл мне дверцу.

Я молча уставилась на него, покусывая губу. Хотя Элинор предупреждала меня о калифорнийских психопатах, этот парень казался вполне вменяемым, но, с другой стороны, как знать.

— А тут есть какой-нибудь город? — спросила я, стыдясь своего южного акцента.

— Ага, мы в трех милях от Дьюи. И кстати, я там живу.

Туман рассеивался. Я оглянулась вокруг и увидела зеленую долину, поросшую калифорнийскими лаврами и черничником, среди которого паслись коровы. Высокий утес вдали был все еще окутан облаками. Проследив за моим взглядом, парень пояснил:

— Это гора Виттенберг.

— С горой-то понятно, а вот ты кто такой? — Я прикинулась грубиянкой, чтоб отпугнуть его, если он все-таки псих.

— О, простите. Мое имя — Сэм Эспай. — Он перегнулся через сиденье и протянул мне руку.

— Фредди Мак-Брум. — Мы обменялись рукопожатием. Я села в машину, стараясь не свалить на пол его блокноты и бинокли. Подняв одну из книг, я прочла: «Практическое руководство по океанологии». Так, на скалистом побережье, под которым бурлит кишащий акулами океан и таинственно дремлет разлом Сан-Андреас, я встретила свою судьбу.

Долгое время после переезда в Калифорнию мне было стыдно, словно я бросила Минерву и сестер на произвол судьбы. Я представляла их за домашней работой: как они заполняют квитанции, откладывают куриные косточки для бульона и задыхаются в этом тесном мирке, будто пирожки в полиэтилене. Меня мучало раскаяние, словно мой долг был пластаться вместе с ними в закусочной, а я вместо этого фотографировала китов, плавала на байдарках, ловила форель в Рашен-Ривер, летала в Японию протестовать против истребления китов и ездила в круиз на Галапагосские острова, где на кашалотов не охотятся со времен Чарльза Дарвина. Я не желала жить в Теннесси, но меня очень пугало, что Минерва может упасть на нашей узкой и кривой лестнице, а никто даже не услышит ее криков. Меня тревожило, что Элинор и Джо-Нелл и не думают страховать закусочную и что, сгори она вдруг, останутся без гроша.

Мне все представлялось, как поезд врезается в машину Джо-Нелл. Отделаться одной лишь сломанной ногой было бы просто невероятно. Быть может, доктора еще чего-то не обнаружили: смещений позвонков, переломов черепа и таза, повреждений аорты. Элинор ни о чем таком не упомянула, но, и не будучи патологоанатомом, я хорошо представляла, во что поезд может превратить человеческое тело. В детстве мы с Джо-Нелл клали монетки на рельсы и, спрятавшись в кустах, ждали, пока поезд их расплющит. Меня не покидало чувство, что я еду на похороны, но при этом мне казалось, что это я умерла, а не она. Я не слышала биения собственного сердца; оно казалось холодным, неподвижным и усохшим до размера перечного зерна.

МИНЕРВА ПРЭЙ