Читаем Американский пирог полностью

— Ну можно мы хотя бы оплатим ваш ужин? — вскричала жена. — Ну пожалуйста.

— Нет, мэм, это неэтично, — ответил Джексон, пытаясь сдержать улыбку. — Но все равно спасибо.

— А почему бы нет, Джексон? — изумилась Энн Пресли. Затем она хитро сощурилась. — Забавно, что мы тут встретились. Все же мир тесен!

— Это когда как, — вежливо отозвался Джексон, — иногда он бывает настолько огромен, что можно кого-то потерять.

— Мне это незнакомо. — Энн Пресли нервно хихикнула. — В жизни никого не теряла.

— Приятного вам ужина, Энн. — Джексон вытащил свой бумажник и выложил на стол несколько банкнот. «Чаевые для официантки», — подумала я. Затем он подхватил меня под руку, помог встать из-за стола и повел к выходу. Когда мы остановились у кассы, чтобы рассчитаться за ужин, я на миг обернулась. Энн Пресли по-прежнему смотрела нам вслед. «Интересно, кто она? — размышляла я. — Подруга Сисси? Бывшая любовница Джексона? Мать кого-то из его пациентов?» И с ужасом представила, чт о Энн может выступать во всех этих ипостасях одновременно. Но меня все это не касалось.

— Готова? — спросил Джексон. Обняв меня одной рукой, он уже распахнул дверь свободной. Над нами зазвенел колокольчик.

— Эта женщина все еще пялится на нас, — сообщила я.

— Ну и пусть ее! — И Джексон поцеловал меня прямо в губы. За нашей спиной дверь тихонько прошуршала и захлопнулась, а звон колокольчика стал едва слышен. Он взял меня за руку, и мы вышли в холодную зимнюю ночь.

<p>ДЖО-НЕЛЛ</p>

Перед тем как сбежать со стриптизершей, отчим велел мне запомнить три вещи: во-первых, что ему страшно жаль, во-вторых, что я должна беречь маму, и, в-третьих, что у всякой радости бывают какие-то последствия. Тогда я была еще слишком мала и понятия не имела, о чем он. А через несколько дней мы узнали, что он приказал долго жить — захлебнулся собственной блевотиной. Теперь же я поняла его мысль: все, что было с тобою в прошлом, отнюдь не исчезает, а только ждет подходящего момента, чтобы всплыть и смешать тебе все карты. Я хотела спросить, что думает об этом Фредди, но не стала. Были вопросы и поважнее.

— Так как прошло твое свидание с Джексоном? — полюбопытствовала я.

Мы играли нашу первую партию в шахматы, и я еще плохо помнила, какие фигуры как ходят: слоны, кони, пешки и эти похожие на колонны штуковины, не помню, как называются. Но вся соль игры в том, чтобы слопать короля. Я играла черными, а Фредди — белыми.

— При чем тут свидание? — Фредди крутила в ладонях слона, напоминавшего мне то разминаемый пекарем кусочек теста, то мужской «инструмент», который ласкают умелые женские руки.

— Так вы же ходили в ресторан?

— Мы ужинали, а не прелюбодействовали, — нахмурилась она, — ты можешь опошлить что угодно!

— Что верно, то верно. — Я и правда постоянно сбиваюсь на пошлость и никак не могу остановиться. Когда пеку, мне хочется заняться сексом, а когда я с кем-то в постели, хочется печь. Словно одно каким-то образом подпитывает другое. Очень странная ситуация.

— Ну а потом?

— Он отвез меня домой.

— И все?!

— Все.

— Ты что, ничего к нему не чувствуешь? То есть от былого пожара не осталось даже малюсенькой искорки?

— Если б и осталось, я б тебе все равно не сказала.

— А почему бы нет? Исповедь облегчит твою совесть и поможет убить время.

— Твой ход, — кивнула она на доску.

— Передвинь моего коня на две клетки вправо, по диагонали.

— Не коня, а слона, — поправила она. Я следила, как она передвигает фигуру.

— Ну вот, — объявила я. — Спасибо. По-моему, шах и мат.

— Нет, просто шах.

— Черт! Тогда я сдаюсь.

— Да погоди ты!

— Мне скучно. — Я глубоко вздохнула и задумалась, как бы съесть Фреддину королеву. Но, как назло, ее загораживали мои же собственные пешки. Так что я принялась теребить оборки своей розовой ночнушки: она была одной из самых пристойных в моем гардеробе и при этом досталась мне в секонд-хэнде за сущий бесценок. Из белья мне больше всего нравятся трусики с прорезью вместо ластовицы, но в больнице в таких не полежишь. Сустав, казалось, просто окаменел, словно всю кость заменили на искусственную.

— Ну, соберись, — сказала она.

— Что за дерьмовая игра! Уж лучше б мы играли в «Скрэббл»: тогда бы я набрала магнитиков и составила из них фразу «Пошли все на…!»

— Джо-Нелл, ты все время ругаешься!

— Но мне это идет. — Я протянула руку и потрепала ее по голове. — Слушай, а как там дела с пресловутой Ниной?

— Не знаю. — Она взяла королеву и съела ею моего коня.

— Ты это специально! — рассмеялась я. — А у меня вот хорошие новости: поскольку мой «фольксваген» разбился всмятку, страховая компания даст мне денег на новую тачку!

— И что ты купишь? — спросила она.

— Я мечтаю о «лексусе», но он, зараза, дорогой. Может, куплю «камаро» или «форд-эксплорер». В них столько всего влезает!

— Только смотри, чтоб в них были подушки безопасности, — голос ее звучал встревоженно, как у заботливой мамаши.

— Фредди?

— Что?

— Как думаешь, у тебя когда-нибудь будет ребенок?

— Думаю, вряд ли.

Перейти на страницу:

Все книги серии Амфора 2005

Тимолеон Вьета. Сентиментальное путешествие
Тимолеон Вьета. Сентиментальное путешествие

Собака, брошенная хозяином, во что бы то ни стало стремится вернуться домой. Истории о людях, встретившихся ей на пути, переплетаются в удивительный новеллистический узор, напоминая нам о том, как все мы в этом мире связаны друг с другом.Тимолеон Вьета — дворняга, брошенная в чужом городе своим хозяином-гомосексуалистом в угоду новому партнеру, — стремится во что бы то ни стало вернуться домой и, самоотверженно преодолевая огромные расстояния, движется к своей цели.На пути он сталкивается с разными людьми и так или иначе вплетается в их судьбы, в их простые, а порой жестокие, трагические истории. Иногда он появляется в них как главный персонаж, а иногда заглянет лишь грустным глазом или махнет кончиком хвоста…Любовь как трагедия, любовь как приключение, любовь как спасение, любовь как жертва — и всё это на фоне истории жизни старого гомосексуалиста и его преданной собаки.В этом трагикомическом романе Дан Родес и развлекает своего читателя, и одновременно достигает потаенных глубин его души. Родес, один из самых оригинальных и самых успешных молодых писателей Англии, создал роман, полный неожиданных поворотов сюжета и потрясающей человечности.Гардиан

Дан Родес

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза