Читаем Американский пирог полностью

— И у меня, наверное, тоже, — не люблю об этом вспоминать, но у меня эндометриоз. Внутри я вся в шрамах и царапинах, как бракованный компакт-диск. В музыкальных магазинах в таких случаях возвращают деньги или разрешают выбрать новую запись, но детородные органы так легко не заменишь.

Когда она вышла, я с головой укрылась простыней и притворилась спящей. При помощи этой нехитрой уловки мне удавалось отделаться от медсестер. Бог мой, какие тут были мымры! Миляга Дуэйн в реанимации меня просто избаловал, а здесь, на обычном отделении, медсестры даже кровать не перестилают, а уж о том, чтоб обмыть пациента влажной губкой, и речи не идет. Зато они обожали тыкать меня иголочками и заставлять ходить по коридору — настоящие садистки, ей-богу.

Лежа под простыней, я размышляла, как бы им насолить, как вдруг меня кто-то окликнул. Я подумала о зеленоглазом ковбое Джесси, и мое сердце застрекотало, как газонокосилка.

— Чего?

Я открыла глаза и увидела Джексона Маннинга. Он сидел в изножье моей кровати, и я едва не прослезилась. На моем матрасе уже целую вечность не сидел ни один приличный мужик! По правде говоря, этот парень мне никогда особо не нравился, но на безрыбье и рак рыба. Голодная женщина не слишком разборчива. И все же я отлично понимала, что пришел он вовсе не ради меня.

— Я по поводу Фредди, — заявил он, глядя на меня маннинговскими синими глазами.

— Что-что? — опешила я.

— У меня есть надежда?

— И никаких вокруг да около! — усмехнулась я.

— На это просто нет времени. Боюсь, она вот-вот уедет.

— Ну, вот тебе и ответ. — Я развела руками. — Что толку заваривать кашу, если не будет времени ее попробовать?

— Но я не могу иначе! Она особенная, не такая, как все остальные женщины!

— Ты уверен, что это комплимент? — рассмеялась я.

— Меня неудержимо тянет обнимать ее, любить ее, заводить с ней детей.

Я аж заморгала.

— Я действительно люблю ее, Джо-Нелл. Так сильно, что она просто не может ничего ко мне не чувствовать.

Я уже таращилась во все глаза.

— Что? — Тут он тоже вытаращился. — Что я такого сказал?

— Да ничего. Просто прикидываю, на что мне может пригодиться по уши влюбленный мужик, — улыбнулась я. — Моей сестре повезло, но, знаешь ли, она замужем.

— Она с ним счастлива? — Его брови поднялись трагическим домиком. Он опустил руку и вздохнул.

— Мне-то откуда знать? — Я дернула плечом, и, словно по сигналу, с него соскользнула бретелька моей нежно-розовой ночнушки. Я сделала вид, что ничего не заметила, и с интересом следила за его реакцией. — Из нее же и слова не выжмешь: молчит как рыба!

— Она словно… где-то совсем далеко. — Он потер подбородок, глядя вдаль, будто на мне была пуританская фланелевая пижама. «Да, влюблен как мальчишка», — подумала я. Но эта мысль меня почему-то не порадовала.

— Быть может, она скучает по Сэму, — сказала я, наблюдая за его лицом.

— Возможно. Даже когда мы разговариваем, она словно где-то витает.

— Ты просто-напросто на взводе, ведь она не спешит поиграть с твоим богатырем.

— Что?!

— Ой, только не строй из себя невинность!

— Не думаю, что в этом все дело.

— А по-моему, в этом.

— Не думаю.

Мы зашли в тупик.

— Может, поговоришь с ней? — спросил он.

— И что я ей скажу?

— Что я без ума от нее.

— И все?

— Что я готов встать на колени и умолять ее вернуться.

— Вот, уже лучше. — Я улыбнулась. — Почаще тренируйся, и получится.

— Тебе бы все шутить, но для меня-то это не шутки.

— Повторяю тебе: она замужем.

— Я знаю. — И он потер затылок.

— Слушай, — начала я, — я, конечно, не консультант по вопросам семьи и брака, но многие говорят, что у меня бы получилось. Так бывает: в собственной жизни все вверх дном, зато в чужой наводишь порядок в два счета. Короче, на мой взгляд, проблема стара как мир. Даже если она вдруг без памяти втрескается в тебя и бросит Сэма, сложностей будет по горло. Ведь в Теннесси нет китов.

— Понял, к чему ты клонишь.

— У тебя-то все иначе. Тебе ничего не стоит взять и попробовать, как пойдут дела, ведь ты не женат. И твоя профессия не завязана на наличии соленой воды. Нет, серьезно: если вынешь ее, как рыбку из воды, не жди, что она воскликнет: «Ура! Как раз об этом-то я и мечтала! Спасибочки!» Будь твоими пациентами новорожденные китята, тебе небось было бы страшно жалко их бросить!

— Еще бы. — Он положил голову на руки, задумчиво уставившись в пространство.

— Если начнешь обхаживать мою сестру, смотри не наломай дров. Ты вот думаешь, что ваш роман будет Фредди бесценным даром, но на самом деле он грозит кучей потерь. А на фига они ей? Ведь, с какой стороны ни посмотри, из вас двоих рискует лишь она. Нечестно, согласен?

— Согласен, разумеется.

— Так что мой тебе совет: даже и не думай к ней клеиться, если она тебе и вправду дорога.

Перейти на страницу:

Все книги серии Амфора 2005

Тимолеон Вьета. Сентиментальное путешествие
Тимолеон Вьета. Сентиментальное путешествие

Собака, брошенная хозяином, во что бы то ни стало стремится вернуться домой. Истории о людях, встретившихся ей на пути, переплетаются в удивительный новеллистический узор, напоминая нам о том, как все мы в этом мире связаны друг с другом.Тимолеон Вьета — дворняга, брошенная в чужом городе своим хозяином-гомосексуалистом в угоду новому партнеру, — стремится во что бы то ни стало вернуться домой и, самоотверженно преодолевая огромные расстояния, движется к своей цели.На пути он сталкивается с разными людьми и так или иначе вплетается в их судьбы, в их простые, а порой жестокие, трагические истории. Иногда он появляется в них как главный персонаж, а иногда заглянет лишь грустным глазом или махнет кончиком хвоста…Любовь как трагедия, любовь как приключение, любовь как спасение, любовь как жертва — и всё это на фоне истории жизни старого гомосексуалиста и его преданной собаки.В этом трагикомическом романе Дан Родес и развлекает своего читателя, и одновременно достигает потаенных глубин его души. Родес, один из самых оригинальных и самых успешных молодых писателей Англии, создал роман, полный неожиданных поворотов сюжета и потрясающей человечности.Гардиан

Дан Родес

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза