Американский претендент

Опять никакого признака оживления со стороны Трэси, сидевшего по-прежнему с поникшей головой. Какое сверхъестественное хладнокровие! Салли уставилась на него и продолжала дальше, решившись вывести обманщика на этот раз из его безучастного молчания. Он должен смутиться, если она сумеет придать динамическую силу своим рассчитанным словам, имевшим двоякий смысл.

– А вот в последних номерах газет говорится насчет старшего, нелюбимого сына этого доктора, который вырос заброшенным ребенком и остался неучем, грубым, пошлым человеком; водил компанию со всякой дрянью и, войдя в возраст, сделался неотесанным болваном и невеждой.

Трэси по-прежнему сидел с опущенной головой. Салли встала с места, тихо и торжественно приблизилась к нему и остановилась, глядя на него в упор. Тогда его голова слегка приподнялась, а тусклые глаза встретились с ее глазами, после чего молодая девушка договорила с сильным ударением:

– …его старший сын, по имени Спиналь Менингитис Снодграс.

Трэси обнаружил только признаки возрастающей усталости. Салли была оскорблена этой железной неподатливостью, этим бесчувствием и воскликнула:

– Скажите, из какого материала вы созданы?

– Я? Зачем вы это спрашиваете?

– Неужели в вас нет ни капли чувства? Неужели мои слова не пробудили в вашей душе остатка совести?

– Н-нет, – отвечал он, удивляясь такому странному обороту разговора. – По-видимому, они ничего не затронули во мне, и почему же должно быть иначе?

– Ах, Господи! Как вы можете сохранять невинный вид, напускать на себя недоумение, оставаться ласковым, спокойным и невозмутимым, слыша подобные вещи? Взгляните мне в глаза, прямо, прямо, вот так, а потом отвечайте без уверток. Ведь доктор Снодграс ваш отец, а Зилобальзам приходится вам родным братцем? (Тут пришедший Гаукинс хотел войти в гостиную, но изменил свой план, услышав, что там происходит; он предпочел прогуляться по городу и незаметно выскользнул из дому.)

– Ведь ваше настоящее имя – Спиналь Менингитис, а ваш отец доктор и дуралей, как и весь ваш род за много поколений? Берегитесь, я знаю все; мне известно даже, что он называет всех своих детей по имени разных ядов, эпидемий и анатомических аномальностей в человеческом организме. Отвечайте мне так или иначе, и сейчас же. Что вы сидите передо мной, точно конверт без адреса, и равнодушно смотрите, как я у вас на глазах схожу с ума от неизвестности?

– О, как я желал бы… желал бы сделать что-нибудь такое, что могло бы успокоить вас, чтобы вы были счастливы! Но я ничего не знаю, ничего не умею. Я никогда не слыхивал об этих людях с такими ужасными именами.

– Как? Повторите, что вы сказали.

– Никогда, никогда в жизни до настоящей минуты!

– О, вы говорите это с таким открытым видом. Должно быть, ваши слова справедливы. Конечно, вы не могли бы смотреть таким образом, если бы лгали мне. Не так ли?

– Да, я не мог бы тогда смотреть на вас. Мои слова – чистая правда. Умоляю, положим конец этой муке. Отдайте мне опять ваше сердце, ваше доверие…

– Постойте, вот еще одно. Признайтесь мне, что вы говорили вздор из одного пустого тщеславия и раскаиваетесь в том; признайтесь, что вас не ждет никакая графская корона и…

– Да, я исцелился, исцелился вполне; в нынешний день я решительно ничего не жду.

– О, тогда ты мой! Ты вернулся ко мне обратно в красе и ярком ореоле своей незапятнанной бедности, своей честной безвестности, и только одна могила отнимет тебя у твоей Салли! Даже если бы…

– Граф Росмор из Англии! – доложил вошедший Даниэль.

– Мой отец! – молодой человек выпустил девушку из объятий и наклонил голову.

Старый джентльмен стоял у дверей и наблюдал за юной парочкой. Один его глаз, устремленный на Салли, выражал полное благоволение, а другой обратился на Берклея со смешанным выражением. Эта мудреная штука не всегда удается, но она возможна. Наконец на его лице появилась притворно-ласковая мина, и он сказал виконту:

– Кажется, с твоей стороны было бы не лишним обнять меня.

Молодой человек с жаром бросился к нему.

– Значит, вы все-таки графский сын? – с упреком произнесла Салли.

– Да, я…

– Тогда вы мне не нужны!

– Позвольте, ведь вы знаете…

– Ничего не хочу знать! Вы опять солгали мне.

– Она права. Ступай и оставь нас; я должен с ней поговорить.

Берклею оставалось только уйти, но он ушел недалеко и остался в Тоуэрсе. Старый граф пробеседовал с Салли до полуночи и наконец сказал:

– По дороге сюда я все думал, что мне нужно присмотреться к вам хорошенько, моя дорогая, и, говоря по совести, я не хотел давать согласия на ваш брак, если встречу здесь двух безумцев. Но так как только один из вас оказался глупцом, то вы можете взять его в мужья, если хотите.

– Конечно, хочу. Позвольте мне вас поцеловать?

– Можете. Спасибо вам. Пользуйтесь этой привилегией всегда, когда будете умницей.

Гаукинс уже давно вернулся и проскользнул в лабораторию. Ему было не особенно приятно встретить там свое новейшее изобретение – молодого Снодграса. Тот сообщил ему новость о прибытии английского Росмора и прибавил:

– Это мой отец, я же виконт Берклей, я уже не Говард Трэси.

Майор выпучил глаза.