Американский принц

И я не представлял, что произойдет дальше. По крайней мере, не думаю, что представлял себе этого, но трудно сказать, учитывая все то, что произошло потом, что за рубиконы были пересечены, когда и как. Но Колчестер посмотрел вниз на свой ботинок на моем запястье, на мою вздымающуюся грудь, как я изо всех сил пытался восстановить дыхание, которое было выбито из меня падением, и было в его лице что-то открытое. На какой-то момент показалось, что мы дышим в унисон, словно он зеркально отображал мое судорожное дыхание или, возможно, я пытался зеркально отобразить его более устойчивые вдохи, а затем он убрал ботинок с моего запястья, заменив коленом и опустился рядом со мной на колени. Сосновые иглы шелестели под нами. С деревьев раздался жалобный хрип горлицы.

Колчестер снял шлем, и это движение казалось странно средневековым, он напоминал рыцаря. Принца, стоявшего на коленях рядом со стеклянным гробом спящей принцессы… если бы этой принцессой был испорченный плейбой с западного побережья.

И, конечно же, ни один сказочный принц никогда не сказал бы того, что сказал Колчестер.

— Какая жалось, что я тебя уже подстрелил, — мягко сказал он. — Я бы с таким удовольствием послушал, как ты умоляешь.

Все солдаты, что были вокруг нас, шевелились, растирали новые синяки, смеялись или шутливо толкали братьев, которые чуть ранее их «убили», но мы с Колчестером вели себя по-другому, находясь в пузыре времени, который был заморожен в этом лесу на протяжении веков.

Я был слишком далеко от себя, чтобы действовать как-то по-другому, поэтому честно сказал:

— Тебе придется причинить мне гораздо больше боли, если хочешь услышать, как я буду умолять.

Я ожидал громких слов, ожидал быстрого, агрессивного ответа, обещания причинить мне боль в следующий раз, едва появится шанс. Черт, я почти хотел этого. Но он не сделал этого. Что-то в моих словах, словно заставило его переключиться на себя, уйти в себя. Он моргнул, закусил губу. Я впервые видел, чтобы он сомневался в себе и не знал, что ответить.

— Я хочу сделать больше, чем причинить тебе боль, — наконец сказал Колчестер, выглядя встревоженным.

Затем встал и ушел, оставляя меня ломать голову над тем, что он имел в виду под своими словами… и над тем, чтобы мне хотелось услышать.

* * *

Я пошел в душевые. Чтобы я ни делал, итог был один. Я подошел прямо в душ и снял с себя всю потную грязную одежду, и стоя под струями максимально горячей воды, пытался смыть с себя запах сосновых иголок и пороха. Пытался смыть ощущение ботинка Колчестера на моем запястье.

Я бы с таким удовольствием послушал, как ты умоляешь.

«Заставь меня», — вот, что мне следовало сказать. Или, возможно, этот ответ тоже был неправильным. Но я не знал правильного ответа.

И проблема была не в том, что у меня были определенные потребности организма, которые исключали Колчестера (потребности моего организма включали всех). Я ходил в школу-интернат для мальчиков и там занимался сексом с мальчиками; я приехал домой и спал с богатыми девушками, проводящими лето на побережье. Мне повезло с родителями, повезло с Северо-Западным университетом — всех это, казалось, устраивало. Один или два раза были намеки на то, что я не мог «принять решения» о том, кого мне нравится трахать, но это было смешно. Я точно знал, кого мне нравится трахать, и это были все.

Так что меня не беспокоил тот факт, что я нашел Колчестера привлекательным. Нет.

Меня беспокоило то, что он был идеальным.

Меня беспокоило то, что я его ненавидел.

Меня беспокоило то, что я его ненавидел, а он все равно заставлял меня чувствовать зуд и потерю контроля.

Меня беспокоило то, что он поставил ботинок на мое запястье, и мне это понравилось.

Я услышал, как в комнату вошли люди, шутя и жалуясь на грязь и холод, они встали под другие души, нас разделяли железные перегородки, но я не мог думать о Колчестере, пока меня окружали другие люди. Я закончил мыться и вернулся в свою комнату, чтобы побыть одному.

Но мне не удалось уединиться. На моей кровати сидела женщина.

Я бросил грязную одежду на пол и подошел к дешевому деревянному комоду, где хранилась чистая одежда, стянул с талии полотенце, оказавшись абсолютно голым.

— Серьезно? — с отвращением спросила Морган.

— Это моя комната, — напомнил я своей сводной сестре. — Если не нравится — не смотри.

Она закатила глаза, но в итоге отвернулась.

— Я не услышу даже «привет»? «Как твоя поездка?»

— Привет, как твоя поездка, почему ты здесь? Мы договорились встретиться завтра на вокзале.

— Я хотела тебя увидеть.

— Скорее хотела увидеть других солдат, — сказал я, натягивая штаны и футболку песочного цвета.

— Нельзя винить девушку за то, что ей интересно.

— Мы собираемся в столицу вечеринок Европы. Я могу винить девушку за то, что она нетерпелива.

— А как насчет тебя, Эмбри? — Она повернулась, чтобы взглянуть на меня сейчас, когда я был полностью одет. — Насколько ты был терпелив?