Американский принц

— Будь для меня Эшем, — умоляет Грир, широко раскрыв глаза, они светятся серебром в темноте. Свет освещает высыхающие слезы на ее лице, и на мгновение я погружаюсь в прошлое, в лунный карпатский лес: у меня открытые пулевые ранения в плечо и в голень, и Эш вышагивает вокруг меня, словно голодный волк.

«Думаешь, ты хочешь мне это дать?» — спросил тогда Эш.

«Нет. Я хочу, чтобы ты это взял», — ответил я.

Я резко спрашиваю Грир:

— Что?

Я чувствую, что прохладные кончики ее пальцев пробегают по внутренней стороне моего запястья.

— Если ты не хочешь позаботиться обо мне, тогда притворись, что ты — Эш, — говорит она. — Он бы это сделал.

— Сделать что? — Мой голос все еще резкий, но уже низкий, и я вижу, как на него реагирует ее тело.

— Покажи мне, что сделал бы со мной Мелвас.

Я слышу отголоски «старого» Эмбри в ее голосе, вспоминаю ту ночь, когда я умолял Эша дать выход его насилию, используя мое тело, потому что он нуждался в освобождении, а я нуждался в поражении; мне нужно было почувствовать себя и живым, и побежденным.

— Боже, Грир, это… это пипец как неправильно.

— Я знаю. — И меня действительно цепляет то, как она произносит эти слова, потому что в них нет стыда… но они также и не циничные, и не лишены эмоций. Она так их произносит, как кто-нибудь попросил бы его целовать после тяжелого дня, как кто-то, устроившийся в ваших руках, в поисках комфорта. Вот так произнесла эти слова женщина, которую я люблю… печальная, напуганная, и почти безутешная…

— Пожалуйста, посмотри на это с моей стороны. Мелвас собирался причинить мне боль, и я ничего не смогла сделать, чтобы его остановить, но если ты… если ты это сделаешь, то я буду знать, что смогу это остановить. Я буду этого желать, и это будет чем-то моим, чем-то, что я контролирую. Я должна… — Грир ищет слова, а я в это время пытаюсь дышать, пытаюсь не потерять контроль. — Я должна переписать это. Сделать это своим желанием.

— Ты хочешь, чтобы я притворился, что… — Не могу произнести эти слова, они превращаются в уксус у меня во рту. Я изменяю формулировку: — Ты хочешь, чтобы я притворился Мелвасом?

— Притворись Эшем, притворяющимся, что он — Мелвас… если так будет легче. — Она закрывает глаза. — Эмбри, мне непросто просить об этом, но если я уеду отсюда без…

Я освобождаюсь от ее рук и иду к двери.

— Эмбри?

Я закрываю дверь, на мгновение прижимаясь лбом к холодному дереву.

— Мы должны сделать все быстро, — говорю я, ненавидя, как мое сердце сильно бьется от волнения. И то, как сильно этого жаждет мое тело.

— Да, — шепчет Грир, ее голос такой же жаждущий, как и мое тело. — Так быстро, как тебе захочется.

Ты отправишься в ад, Эмбри Мур. Не только за то, что сделаешь это. Но и за то, что тебе это нравится.

Но я уже знал, что я — плохой человек, не так ли? Я в любом случае отправлюсь в ад.

Я нажимаю на микрофон на моем плече, все еще прижимаясь головой к двери.

— Я нашел миссис Колчестер. Мы с ней будем на месте встречи через тридцать минут, — говорю я Ву.

Он отвечает, что услышал меня. Я отстегиваю микрофон, вынимаю наушник и поворачиваюсь лицом к Грир. Когда закрыта дверь, в комнате почти кромешная темнота, единственный свет исходит от полной луны снаружи. Такой свет все меняет. Это колдовской свет, как его обычно называла моя тетя Нимуэ. Такой свет необходим для совершения поступков, которые нельзя сделать при свете дня.

Красный шелк на Грир теперь кажется почти черным, он словно темная вода течет и пульсирует по ее телу. Я такой твердый, что мне больно, и я делаю шаг к ней, готов, готов, готов, помоги мне боже, а потом я вспоминаю. Сейчас я — Эш, а не Эмбри.

И это такая огромная ответственность иметь такую власть и такой контроль. Ответственность за чью-то безопасность и катарсис. Как он это делает? Как он держит этот уголок своего разума открытым для сострадания и оценки, когда позволяет собой владеть монстру внутри него? У моего монстра нет таких углов, у моего монстра нет сострадания. У него есть только нужда.

Я вытаскиваю карманный нож.

— Прежде чем мы начнем, — говорю я, борясь за то, чтобы поддерживать нормальный голос, пока иду к ней. — Только одно.

Грир почти сразу понимает, когда я тянусь к ее запястьям и поднимаю ее руки. Я разрезаю один слой липкой ленты, разматываю ее и позволяю размять запястья Грир, пока не вернется циркуляция, а затем я снова наклеиваю ленту, на этот раз свободнее. Она достаточно липкая, чтобы держаться, и достаточно свободная, чтобы можно было освободиться, если понадобится.