Американский принц

— Без Эша нет никаких «нас», разве ты не видишь? Ты говоришь, что это был наш первый раз наедине за многие годы, но ты чувствовала, что там мы были наедине? — он наклоняет голову в сторону кровати. — Тебе казалось, что там не было Эша? Потому что я чувствовал его там. Я видел, как твое обручальное кольцо сверкало в лунном свете, и я слышал, как ты о нем говорила. Я чувствовал себя так, словно сражался с ним каждую секунду, пока был внутри тебя, просто чтобы вся ты принадлежала лишь мне в течение нескольких драгоценных мгновений.

Он падает на кровать, глядя на звездное небо в окне.

— Я — плохой человек, Грир. Я всегда это знал, так, как женщина уверена в том, что носит близнецов внутри своей матки. Это часть меня — эта эгоистичная, легкомысленная часть — и мне жаль, что я не могу вырезать ее из себя, хотелось бы мне быть совершенным, а когда я был моложе, то хотел, чтобы у меня хватило смелости…

Эмбри прерывается и вздыхает.

— Я больше не хочу этого. Хотя, возможно, сейчас я этого хочу, потому что, насколько долбанутым нужно быть, раз мне нравилось принуждать тебя? У меня нет оправданий Эша. И насколько совсем долбанутым нужно быть, чтобы злиться на него, пока принуждаешь к близости его жену? Чтобы ревновать к нему? Чтобы испытывать к тебе собственнические чувства? Мы трое только несколько дней как пришли к соглашению, а я уже все испортил, нахрен.

— Нет, — прошептала я. — Мне это нравится, Эмбри, я люблю тебя. Всего тебя.

Эмбри поворачивается, чтобы посмотреть на меня, а затем целует меня, толкает меня на спину и жадно крадет поцелуи, снова и снова бормоча:

— Ты не должна меня любить. Не должна. Не должна.

Но я люблю, ничего не могу с этим поделать. Я никогда не могла. Я влюбилась в него пять лет назад всего лишь после одной совместно проведенной ночи — и он думает, что сейчас я могу это изменить?

С неохотным вздохом Эмбри выпрямляется и снова встает, вытаскивая из кармана маленький нож. Я моргаю, глядя на него с любопытством, и он печально качает головой, словно поражен тем, что я все еще доверяю ему после того, что произошло. Но я знаю его и знаю, чего он хочет, и поэтому я остаюсь неподвижной, пока он режет узы, освобождая мои запястья, а затем опускается к моим лодыжкам и разрезает толстую ленту.

— Блядь, — ругается он. Через долю секунды тепло капает на мои босые ступни. Я сажусь прямо и вижу, что он придерживает руку, кровь тонкой струйкой течет по его запястью, ее малиновый цвет становится черным в лунном свете.

— Эмбри! — с ужасом говорю я, отклеиваю от своих лодыжек клейкую ленту и сажусь на колени, чтобы взять в свою ладонь его пораненную руку и осмотреть ее.

— Это пустяк, — говорит он, слегка вздрагивая, когда я раскрываю его пальцы. — Моя рука соскользнула, вот и все.

Это неглубокий, но длинный порез, растянувшийся на всю ширину его ладони. Я хватаю с кровати белую простынь и туго оборачиваю ее угол вокруг его руки.

— Я сейчас вернусь, — говорю я, — так что, не двигайся.

Он повинуется мне, наблюдая за мной с внезапной неподвижностью, пока я сползаю с кровати и быстро иду к шкафу. Когда я включаю свет и замечаю свое отражение в зеркале, то вижу, что видел он, когда я уходила — женщину, совершенно голую, со спутанными волосами, свисающими до талии и со следами укусов на каждом дюйме тела, укусов настолько темных, что они видны в лунном свете. Как и всегда, я чувствую вспышку гордости при виде отметин на моей коже, отметин, о которых я просила у мужчины, которого люблю. Но я не знаю, что почувствовал Эмбри, когда все это увидел.

Я хватаю то, за чем пришла, и возвращаюсь к Эмбри, который теперь стоит у окна, все еще придерживает простынь вокруг руки. Он пристально смотрит на кровь, сверкающую на кончиках его пальцев со странным взглядом на лице, словно он потерялся в воспоминании.

Я осторожно убираю простынь с пореза и использую ее чистый край, чтобы вытереть как можно больше крови. Кровотечение замедлилось, но из пореза все еще сочится и капает кровь.

— Что это? — спрашивает Эмбри, нарушая молчание.

Я поднимаю вверх ткань, которую вытащила из шкафа, который по существу состоит из шелка и кружев.

— Это декоративный шарф, — объясняю я, когда начинаю обматывать им руку Эмбри. — Он висел вместе с нижним бельем.

— Он купил тебе нижнее белье? — голос Эмбри пронизан гневом, и я поднимаю на него глаза.

— Да. Не двигайся, — натягиваю ткань как можно сильнее и завязываю временную повязку на тыльной стороне его ладони.

Эмбри быстро вздыхает, когда я стягиваю ее, но в остальном молчит. Его глаза прослеживают отметины, которые, как я знаю, усеивают мою шею и ключицу, а затем устремляются к открытой двери шкафа.

— Ты не такой, как он, и ты это знаешь, — говорю я, прижимая его забинтованную руку к своей груди.

Он смотрит на свою перевязанную и окровавленную руку на мягких изгибах моих грудей.

— Я не знаю, какой я.

Я целую кончики его пальцев, пробуя кровь.

— Ты — Эмбри Мур. Разве этого недостаточно?

Он вздыхает, выдергивая у меня свою руку.

— Я задавал себе этот вопрос в течение длительного времени. Одевайся. Нам нужно идти.