Американский принц

— У Эсхила, Ахиллес оплакивает Патрокла, когда тот умирает, — прошептал Эш, наклонившись достаточно близко, чтобы я мог почувствовать его запах — кожи и огня. — Он обвиняет Патрокла в том, что тот не испытывал благодарность за частые поцелуи Ахилла. Как он мог быть благодарен, если он умер, вместо того, чтобы остаться с Ахиллесом? Из ночи в ночь я думал о том, что ты отсюда уезжаешь, покидаешь меня, но я не смогу обвинить тебя в неблагодарности хоть за что-то, если только…

Я едва мог дышать; его длинные ресницы трепетали, двигаясь вверх и вниз, его бедра переместились на мои бедра, мой член твердел под всеми этими движущимися мышцами.

— Если, что? — спросил я, отчаявшись разрушить напряжение.

Эш не ответил словами. Вместо этого он наклонился и меня поцеловал.

Поцелуй был жестким — жестче, чем я ожидал от того, кто был настолько вежливым на публике и настолько спокойным, как Эш, но такой жесткости я ожидал от человека, которому нравилось стоять, поставив ботинок на мое запястье. Я выгнулся под ним, нуждаясь в давлении на моем члене, желая «предложить свое горло», и он давал мне и брал взамен, сдвинув бедра, чтобы я почувствовал его эрекцию напротив моей, провел рукой вверх по моей рубашке, остановившись на шее, которую крепко сжал. Его другая рука скользнула мне под голову, и я понял, что это должно было смягчить мое пребывание на камнях.

— Ты будешь благодарен за мои поцелуи, не так ли? — требовательно спросил он, пощипывая губами кожу на моей челюсти. — Ты ведь не уедешь от меня навсегда?

За двадцать два года никто, никто, никогда не заставлял меня чувствовать такое. Он не просто заявлял свои права, казалось, что его слова, что это его требование буквально вонзалось в мою плоть, фиксировалось в моих костях. Тогда мы оба были молодыми (он был всего на год старше меня), но он доминировал и ошеломлял меня настолько естественно, словно он занимался этим много лет.

И все же, когда я всматривался в его лицо, то не нашел там идеального контроля, кого-то опытного, я обнаружил отчаянный, собственнический гнев двадцати трехлетнего мужчины, который вот-вот потеряет кого-то, кого он хочет. Эти темные брови нахмурились, эти глубокие нефритовые глаза неистово осматривали мое лицо.

— Эмбри, — умолял он. — Пообещай мне, что ты не собираешься просто исчезнуть.

Я все еще пытался осознать последние тридцать секунд.

— Я не знал, что ты этого хотел, — сказал я. — Я думал… Полагаю, я думал, что ты не захочешь меня.

Эш снова меня поцеловал, и еще раз, и еще. Он раздвинул мои губы своими губами, и наши языки встретились, и это было таким теплым, мокрым, интимным чувством, что я задрожал под ним, что заставило его застонать мне в рот.

— Я хотел тебя с самого первого дня, — признался он, прерывая наш поцелуй. — Я хотел прижимать тебя к той стене часы напролет. — Выражение его лица стало немного застенчивым, это было чем-то непривычным и довольно милым на этом обычно серьезном лице. — Я впервые почувствовал такое по отношению к другому мужчине.

— Но Морган… — мне не следовало этого говорить. Не знаю, почему я сказал.

— Да, — вздохнул он. — Морган.

И ее имя, слетевшее с его губ, нарушило очарование момента.

Что я делаю? Разве то, что Эш хотел меня также как я хотел его, изменило бы что-нибудь? Неужели я действительно подумал, что смогу быть с мужчиной, которому нужно было наказывать и ставить свои отметины, кому нужно было, чтобы его любовники принадлежали ему? Не смотря на то, что мое тело закричало «да, да, мы можем это сделать», мне приходилось думать о большем, чем мой член. Все мои отношения либо имели абсолютно равный баланс сил, либо я был лидером, и это даже не проникало в сложные реалии моего эмоционального здоровья. Не проникало в сложные реалии нашей работы.

Эш увидел изменение в выражении моего лица.

— Скажи, что это еще не конец, Эмбри. Скажи, что продолжишь учить меня танцевать. Скажи, что будешь моим маленьким принцем. Пожалуйста.

На его руке все еще лежала тыльная сторона моей шеи, все еще защищала меня от всякой боли, за исключением той, что он сам хотел мне дать. Я зажмурил глаза; каждая моя частичка хотела сказать «да», и все же… маленькие принцы не могли играть с королями. Они были бы уничтожены.

— Мы должны вернуться на базу, — сказал я, открывая глаза, но не глядя ему в лицо. Если бы я увидел, что эти зеленые глаза вспыхнули от боли, что эта квадратная челюсть напряглась от боли, то все было бы кончено. Я бы обрушился и позволил себе быть втянутым во что-то, что я бы неизбежно сделал ядовитым и ужасным, потому именно это я делал лучше всего.

Эш соскользнул с меня и встал, предложив мне руку, которую я не принял.

Мы молча подошли к базе, расстались без слов, хотя я чувствовал, что он все время смотрел на меня. Я притворился больным во время прощальной вечеринки, думая, что это был последний раз, когда мне придется увидеть Колчестера, хотя, уже тогда я знал, что никогда не смогу не думать о нем.