Он все также оставлял множество синяков и был груб, а я не переставал с этим бороться, и хотя мы скрывали наши отношения, не проходило
Это был чистейший рай посреди настоящего ада, и я любил каждую подобную минуту, хоть все это и было подкреплено ложью —
О шаткости наших отношений мне напоминали лишь две вещи, и первая из них проявила себя рано, — я бы сказал, что весьма рано, — в первый год моего возвращения после ранения.
В то утро я едва был способен ходить; накануне вечером Эш привязал меня к стулу и дрочил своей рукой до тех пор, пока я не начинал извиваться от восторга, а затем убирал руку когда я собирался кончить. Вместо того, чтобы брызнуть на мой живот, сперма вытекала из кончика члена, словно слезы, и оргазм спадал, как проколотый воздушный шарик, как заглохший мотор. Но я становился еще более твердым и возбужденным. А Эш снова начинал мне дрочить и отстранялся, как только мои яйца подтягивались, не позволяя испытать оргазм.
Он проделывал это еще дважды, а когда остановился, присел напротив, упираясь на босые пятки, и стал наблюдать за своей работой. Я напрягался в путах из своих галстуков, а мой член был таким твердым, что кожа блестела, как шелк, и выглядела так, словно вот-вот лопнет. Я был покрыт потом и собственной спермой, каждая мышца напрягалась и натягивалась, а каждая вена рельефно проступала на коже. Но самое приятное: я ни о чем не думал. Мой разум был чист, а сердце — спокойно и переполнено Эшом.
Его взгляд скользнул по моей стоявшей колом болезненной эрекции, и он кивнул сам себе.
— Сейчас я трахну твой рот, — сказал он, — и если ты хорошо постараешься, то я позволю тебе кончить. — Он слегка улыбнулся. — На мою кожу. Ты хочешь этого?
Я кивнул с таким энтузиазмом, что на его губах растянулась широкая улыбка, — та самая улыбка с рядом крепких белоснежных зубов, которую он показал, когда надавил ботинком на мое запястье. Он развязал меня и, положив одну руку на мою шею, поставил на колени, пока другой рукой возился с ремнем. Как только он расстегнул ширинку, его твердый и тяжелый член вырвался на свободу, и это единственное, что я успел рассмотреть, перед тем как он оказался в моем горле. Я почувствовала вкус солоноватой жидкости предэякулята, и ее было так много, что я утробно застонал. Все это время он был тверд, а его игнорируемая эрекция тихо истекала в штаны. Эш обхватил мое лицо ладонями, но не в качестве нежного жеста — в те дни он умело скрывал от меня свою нежность, стараясь уважать мои желания, — а для того, чтобы удерживать голову неподвижно, пока трахал мой рот так, как ему хотелось. Я прижал язык и позволил ему это, желая протянуть руку вниз и облегчить боль в своем члене, но не хотел ставить под угрозу возможность кончить на него. Он бы использовал это как предлог, чтобы отказать мне; это одно из его любимых занятий, и оно оказалось более эффективным, чем любая боль или принуждение, которые он мог придумать. Поэтому я держал руки на бедрах Эша, пока он входил и выходил из моего рта, наслаждаясь тем, как твердые мышцы ощущались под моими пальцами, и вкусом его кожи на моем языке. Кончая, Эш обхватил руками мой затылок и вошел так глубоко, что из моих глаз потекли слезы, а горло рефлекторно сдавило от рвотных позывов. Он удерживал меня так, постанывая и изливаясь, а затем резко отпустил, вытащил член и вытер уголок моего рта большим пальцем.
— Ты хорошо поработал, Эмбри, — похвалил он. — Так проглотил всю мою сперму. Готов кончить прямо сейчас?
— Да, — хрипло ответил я.
И вот тогда он сделал нечто неожиданное, полностью стянув расстегнутые брюки, а затем носки и рубашку. Увидев выражение моего лица, он с упреком произнес:
— Ты не будешь меня трахать, если ты об этом подумал.
А я действительно задавался этим вопросом. Я ни дня не проводил с мужчиной, чтобы интуитивно не понять или же не обсудить подобные вещи, и, честно говоря, я всегда говорил им, что не собираюсь распределять роли. Я часто замечал, что Эш каждый раз лидировал надо мной, и я не переставал об этом думать.