Я молчал, задаваясь вопросом, правильно ли его расслышал, но затем Эш добавил:
— По крайней мере, не в том смысле, о котором ты подумал.
— Ты понятия не имеешь, о чем я думаю, — возразил я.
Эш печально улыбнулся.
— Ты думаешь, что я трахаю кого-то еще или планирую это сделать. Ты как минимум уверен, что мы пишем друг другу. Но ничто из этого не соответствует действительности. Для меня вполне достаточно.
— Но ты бы хотел трахнуть? И тебе пишут е-мейлы? Тебе нравится получать их?
Он вздохнул.
— Ответ на все три вопроса — да. Но мы никогда не будем трахаться, и я ни за что не стану ей отвечать.
— Почему нет? — спросил я.
Эш откинулся на спинку стула.
— Это было бы неправильно.
— Из-за меня?
— Не совсем.
Должен признать, такой ответ меня ранил.
— Тогда почему?
Он внимательно посмотрел на меня.
— Потому что ей шестнадцать.
Сбитый с толку, я не нашелся, что на это ответить. Я открыл рот, закрыл его, снова открыл, и все равно — ничего. Кроме одного.
— Тебе двадцать шесть.
— Я польщен, что ты помнишь.
— На десять лет старше ее.
— Какая наблюдательность, — сказал Эш.
— Это противозаконно. И аморально.
Эш всплеснул руками.
— Я трахал тебя, пока ты истекал кровью от двух пулевых ранений, Эмбри. Я далекий от нравственных норм человек.
Я посмотрел на Эша, качая головой.
— Ты человек с самыми высокими моральными ценностями, которого я знаю. Бессмыслица какая-то.
— Да, — сказал он, глядя на свои руки. — Это не поддается логике. И все же…
Моя ревность, мое раздражение от того, что он — ради всего святого! — развлекался с
— Как? Когда?
— Прошлым летом в Лондоне. До Каледонии. Мерлин взял меня на вечеринку — Он улыбнулся сам себе, поддавшись воспоминаниям. — Когда я вошел, она стояла на коленях и пыталась собрать осколки фужера, который в истерике швырнула на пол ее кузина. Ее волосы переливались как… — Эш подыскивал нужные слова, — вода, если бы вода могла быть белым золотом.
Я практически увидел наяву эту сцену. Молодая девушка стоит на коленях среди битого стекла, Эш в униформе, а снаружи английская луна серебрит тучи на небе.
— Она заметила, что я мало сплю — думаю, она вообще многое замечает — и я помог ей убрать стекло. А потом… — большим пальцем он коснулся нижней губы.
— Ты поцеловал ее.
— Это был ее первый поцелуй, — сказал он. — Не уверен, что раньше дарил кому-то первый поцелуй. Но целовать ее, — он посмотрел мне прямо в глаза, — было все равно, что целовать тебя. Вы во многих отношениях разные, но в главных вещах — похожи; мне это показалось правильным.
Я не ожидал такого. Сглотнув, я почувствовал, как мои глаза зажгло по какой-то неизвестной причине.
— Но я ушел, не взяв ничего, кроме поцелуя. С тех пор она пишет мне письма, хотя сегодня я получил первое письмо за полгода. — Вымученная улыбка. — Полагаю, ее влюбленность угасает.
— Но не твоя.
— А моя — нет, — подтвердил Эш.
Я чувствовал себя безмерно расстроенным. И так ревновал.
— Почему нет? Почему ты просто не можешь быть счастливым… — Я замер, но было слишком поздно. Эш понял, что я собирался сказать.
— С тобой? — тихо спросил он, и я не мог понять: его голос звучит так мягко от злости или от любви. У него они часто шли бок о бок.
Эш встал и обогнул стол, проверяя, заперта ли дверь кабинета, а затем сел передо мной на корточки, всматриваясь в лицо.
— Я
— Эш…
— Возможно я тороплюсь, называя это любовью, но я ничего не могу с собой поделать, Эмбри. — Он вздохнул, поднялся и посмотрел на меня сверху вниз. — Знаю, тебе не нравится, когда я что-то обещаю, но все равно даю слово: пока трахаю тебя, ты будешь единственным, с кем я трахаюсь.
Его грубое обещание моногамии мне польстило и мои щеки мгновенно покраснели, однако мой пыл немного поугас, когда он продолжил:
— Но в моем сердце всегда будет место для этого, Эмбри. Я сохраню в нем воспоминание о часе в Лондоне. Если бы ты и я… — Эш закрыл глаза, его дыхание сбилось, а на щеке дернулся мускул. Я наблюдал, как он восстанавливает контроль. — Если бы наши отношения сложились иначе, я бы отдал тебе все: и этот лондонский час и многое другое. Но ты с самого начала честно установил, что можешь мне дать и что не можешь, поэтому я тоже честно говорю тебе, что хочу оставить это воспоминание себе.