Американский психопат

Здания в серо-красном тумане проскальзывают мимо, такси обгоняет другие машины, небо меняет цвет — из синего в пурпурный, затем черный, опять синий. На следующем светофоре — красный свет, но он не останавливается. Мы проезжаем по другой стороне Вест Сайд Хайвей мимо нового D'Agostino's, на том месте, где раньше был на углу Mars, и это доводит меня почти до слез, потому что это было нечто опознаваемое, и у меня возникает ностальгия по супермаркету (хоть я никогда и не купил бы в нем ничего), да и по любым другим вещам, и я почти перебиваю шофера, говорю ему, чтобы он остановился, выпустил меня, оставил себе сдачу с десяти, — нет, с двадцати долларов — но я не могу пошевелиться, потому что он едет слишком быстро и что-то происходит, что-то немыслимое и смехотворное, я слышу, как он произносит что-то похожее на «Это ты убил Солли».

На его лице — гримаса решительности. Как и все остальное, последующее происходит очень быстро, хотя мне это кажется тестом на выносливость.

Я сглатываю слюну, опускаю очки и говорю, чтобы он снизил скорость, а потом спрашиваю:

— Можно ли поинтересоваться, кто такой Солли?

— Приятель, твое лицо на плакатах «в розыске», — говорит он, не вздрогнув.

— Пожалуй, мне нужно выйти здесь, — удается мне пискнуть.

— Точно, ты ведь тот парень, — он смотрит на меня, словно я какая-нибудь гадюка.

Еще одно пустое такси с включенными огнями проплывает мимо, делая по крайней мере восемьдесят миль в час. Я молчу и лишь киваю головой.

— Я сейчас запишу… — я сглатываю, дрожа, открываю свой кожаный ежедневник, вынимаю из своего портфельчика Bottega Veneta ручку Mount Blanc, — номер твоей лицензии…

— Ты убил Солли, — говорит он, определенно узнавая меня, и обрывая всяческие отрицания с моей стороны рычанием, — ты сукин сын.

Неподалеку от доков он сворачивает с шоссе, гонит машину в конец пустынной парковочной стоянки, и в какой-то момент, вот сейчас, когда он едет к разваливающемуся, покрытому ржавчиной алюминиевому забору, к воде, мне приходит в голову, что мне всего лишь надо надеть наушники, чтобы не слышать голос шофера, но мои руки судорожно сжаты в кулаки и я, пленник в машине, которая мчится куда-то, — куда? -очевидно, это известно только безумному шоферу, — я не могу их разжать. Стекла наполовину опущены и я чувствую, как холодный утренний ветер сушит мусс на моей голове. Я ощущаю себя голым и крошечным. Во рту у меня вкус железа, а потом еще хуже. Я представляю зимнюю дорогу. Единственная утешительная мысль: я богат — а миллионы людей нет.

— Ты ошибаешься насчет меня, — говорю я.

Он останавливает машину и разворачивается ко мне. В руке у него пистолет марки, которую я не узнаю. Я смотрю на него, насмешливое выражение моего лица сменяется на другое.

— Часы. Rolex, — просто говорит он.

Я слушаю, молча, ерзая на сиденье.

Он повторяет:

— Часы.

— Это что, шутка? — спрашиваю я.

— Вылезай, — шипит он, — вылезай, на хуй, из машины.

Я смотрю мимо головы шофера, в ветровое стекло, чайки низко летают над темной, волнистой водой, и, открыв дверь, я осторожно выбираюсь из машины, никаких резких движений. Изо рта у меня вырывается пар, ветер подхватывает его и кружит.

— Часы, говнюк, — говорит он, высовываясь из окна, пистолет направлен мне в голову.

— Слушай, я не знаю, что ты делаешь, чего ты хочешь или на что, как тебе кажется, ты способен. С меня никогда не снимали отпечатки пальцев, у меня алиби…

— Заткнись, — рычит, обрывая меня, Абдулла. — Заткни свое ебало.

— Я невиновен, — кричу я с полным убеждением.

— Часы, — он взводит курок пистолета.

Я расстегиваю Rolex, которые соскальзывают с моего запястья, и отдаю их ему.

— Бумажник, — показывает он пистолетом. — Только наличные.

Беспомощно я вынимаю свой новый бумажник из газелевой кожи и быстро — пальцы мои замерзают, цепенеют — отдаю ему наличные, всего триста долларов, поскольку я не успел остановиться у банкомата после завтрака. Солли, вероятно, был таксистом, которого я убил во время погони осенью, хотя мне казалось, что тот парень был армянином. Хотя я мог убить и кого-нибудь другого, но никакого конкретного случая в голову не приходит.

— Что ты будешь делать? — спрашиваю я. — Разве это не сойдет за вознаграждение?

— Не сойдет, — бормочет он, перебирая купюры одной рукой, другой все также направляя на меня пистолет.

— Почему ты думаешь, что я не позвоню куда надо, и у тебя не отберут лицензию? — спрашиваю я, протягивая ему нож, только что обнаруженный в моем кармане, — он выглядит так, словно его окунули в вазочку, наполненную кровью и волосами.

— Потому что ты виновен, — говорит он, и добавляет, указывая пистолетом на заляпанный нож: — Убери эту штуку от меня.

— Да что ты знаешь, — злобно бормочу я.

— Очки, — он снова показывает пистолетом.

— Почему ты думаешь, что я виновен? — мне не верится, что я спрашиваю так терпеливо.

— Ты смотри, что делаешь, мудак, — произносит он. — Очки.

— Они дорогие, — протестую я, потом вздыхаю, осознав ошибку. — Я хочу сказать, дешевые. Очень дешевые. Просто… Разве денег не достаточно?

— Очки. Давай их сюда, — мычит он.