Читаем Американский снайпер. Автобиография самого смертоносного снайпера XXI века полностью

Дедовщине подвергается каждый, кто попадает во взвод. В этом отношении не было абсолютно никакой дискриминации: любой «молодой» офицер был абсолютно в таком же положении, что и солдаты.

В то время «молодые» не получали свои трезубцы – и, стало быть, еще не были настоящими «морскими котиками» – пока не проходили несколько испытаний в отряде. У нас был собственный маленький ритуал, включавший издевательский боксерский матч против целого взвода. Каждый «молодой» должен был выдержать три раунда – нокдаун автоматически завершал раунд – прежде, чем его официально принимали в братство.

В качестве секунданта Райана я должен был следить, чтобы его не слишком сильно помяли. Как и у всех, у него был защитный шлем и боксерские перчатки, но в порыве энтузиазма ребята могли увлечься, и обязанностью секунданта было держать ситуацию под контролем.

Райана не удовлетворили три раунда. Он желал продолжать. Я подумал, что, если он будет боксировать достаточно долго, он всех побьет.

Но не судьба ему была столько продержаться. Я предупреждал его, что я – его секундант, лицо неприкосновенное, что бы он ни делал. Тем не менее, видимо, у него закружилась голова от полученных ударов, он качнулся и ударил меня.

Я сделал то, что должен был сделать.

Марк Ли

По мере того как наша новая командировка стремительно приближалась, наш взвод пополнялся. Командование перевело к нам из другого подразделения молодого «котика» по имени Марк Ли. Он сразу же нашел у нас свое место.

Марк был мускулистый парень, как раз такой, каким обычно представляют себе крепкого спецназовца. Перед тем как завербоваться во флот, он играл в европейский футбол, причем даже пробовал свои силы в профессиональном клубе. Возможно, он и сделал бы карьеру профессионального спортсмена, но травма ноги положила конец этим планам.

Но было у Марка еще кое-что, помимо исключительной физической формы. Он обучался в духовной семинарии, и, хотя он ушел из нее, не выдержав лицемерия семинаристов, он по-прежнему был очень религиозным. Позднее он всегда возглавлял небольшую группу молящихся перед каждой операцией в районе боевых действий. И, как и можно было ожидать, он обладал обширными познаниями в области Библии и религии в целом. Он никогда не насаждал свою веру, но если ты желал поговорить о Боге или о судьбе, он всегда с охотой поддерживал такую беседу. Но он вовсе не был святым – он был таким же простым и грубым, как и все «котики».

Вскоре после того, как он у нас появился, мы отправились на тренировочную миссию в Неваде. В конце дня мы погрузились в четырехдверный грузовик и отправились на базу, чтобы там добраться до кровати. Марк сидел сзади со мной и еще одним «котиком», которого мы будем называть Бобом. Разговор зашел об удушающих приемах.

С энтузиазмом «молодого» и даже с какой-то наивностью Марк заявил: «А меня никогда не душили».

«Ммм… прошу прощения?», – сказал я, повернувшись к нему, чтобы получше разглядеть эту невинность. Удушающие приемы – часть нашей профессии.

Марк посмотрел на меня. Я посмотрел на него. «Ну, попробуй», – сказал он.

Как только Боб нагнулся, я нырнул к Марку и провел удушающий прием. Закончив свое дело, я откинулся в кресле. «Мамочка, – сказал Боб, распрямляясь. – Я хотел сам сделать это».

«Я думал, ты нагнулся, чтобы мне было удобнее его достать», сказал я.

«Нет, черт побери. Я просто передал вперед свои часы, чтобы случайно не сломать их».

«Ну, хорошо, – ответил я. – Когда он очнется, он твой».

И он тоже отработал удушающий прием на Марке. Я думаю, добрая половина взвода проделала это в течение ночи. Марк все это перенес. Конечно, у него не было выбора, ведь он был «молодой».

Командир

Я полюбил нашего нового командира. Он был потрясающим, агрессивным, и не цеплялся к нам по пустякам. Он не только знал всех нас по именам и в лицо, он также знал всех наших жен и подруг. Он тяжело переживал каждую потерю человека, но это не могло заставить его осторожничать. Он никогда не сдерживал нас в плане подготовки, одобрив дополнительные тренировки для снайперов.

Главный старшина [97] , которого я буду называть «Примо», был другим высококлассным командиром. Его никогда не интересовали повышения, мнение о нем начальства и способы прикрытия собственной задницы: все его мысли были направлены на успешное выполнение задания. А еще он был техасец – вы можете сказать, что я пристрастен – а это значит, что он был настоящий сорвиголова.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное