Американское сало (СИ)

Принадлежащий Воздвиженскому киевский офис «Крымспецинжстроя» представлял собой три комнатки в недорогом Бизнес-центре на Дегтяревской 62, в доме, построенном еще в стиле советского конструктивизма тридцатых годов. В доме этом, специально задуманном, как госучреждение, были громадные, хоть в футбол играй — вестибюли, коридоры, и широченные лестницы. А вот комнатки, которые нагородили потом в порядке последующих перестроек, были маленькими, совершенно не соответствующими большим от пола до потолка окнам, что вообще отличали расточительную архитектуру советских конструктивистов от рациональной и комфортной классики «сталинок». В одной из этих по сто гривен за квадратный метр, арендованных Евгением комнатушек, сидела недоучившаяся филолог-переводчица Галочка, что была и секретаршей и заместителем Воздвиженского по общим вопросам одновременно, в другой комнатке, где стояли сейф, два флага — российский триколор и украинский жовто-блокитный, а также висели два портрета — Путин и Кушма, там по идее, был кабинет Евгения Васильевича, а в третьей — так называемой «совещательной», где до поры складывали всякое барахло, старые мониторы от компьютеров, какую-то кафельную плитку в пачках по сто штук, какую-то сантехнику — неизвестно кому, для кого и куда сваленные, здесь, среди этого хлама иногда сидел приходивший через день сис-админ Коля Королько — лохматый и вечно не в себе паренек с мутным взглядом ночи не спящего полуумного человека.

— Опять твой Коля всю «совещательную» захламил, не войти, ни сесть, ни людей принять, — с порога начал ворчать Воздвиженский.

— Вы сами не разрешаете старую оргтехнику выбрасывать, — отпарировала Галина, — снимите еще одно помещение под склад, тогда и ругайте на здоровье.

Вообще, настроение у Воздвиженского с утра было дерганное. С одной стороны — предстояла не такая уж и частая в последнее время, и потому радостная, встреча с сыном Васильком, но радость эта омрачалась тем обстоятельством, что Евгений Васильевич точно и наверняка знал, зачем приедет сын. Сын должен был приехать не столько с папой повидаться, сколько денег просить. И будь обстоятельства дел иными, Воздвиженский с радостью бы дал сыну этих денег, сколько бы тот ни попросил. А то он раньше ему не давал? Но теперь, когда произошла эта катастрофа с татарами на его крымских стройплощадках, когда по строительству курортных комплексов Крымспецинжстроя буквально Мамай прошел, свободных денег у Воздвиженского не было.

А от того и нервы шалили.

От того и на бедную Галочку ни с того ни с сего наехал с утра.

— У тебя хоть кофе и сахар имеются? — примирительно спросил секретаршу Воздвиженский, — Вася с девушкой своей заехать обещал, угостить их сможем?

— Обижаете, Евгений Васильевич, — уже совсем не дуясь на шефа, ответила Галочка, — у нас и что покрепче кофе найдется, после вас с Маратом еще осталось.

Точно!

Евгений вспомнил, месяц тому они здесь здорово посидели с Гельбахом, две бутылки Джонни Вокера, как минимум выпили.

Кстати, Марату надо бы тоже позвонить. Надо выяснить, под кого ложиться? Кому денег снести? И этот вопрос на сегодняшний день, Воздвиженский выделил, как главный.

Вася приехал почти без опоздания.

Это означало, что деньги ему были нужны «очень-очень». Степень пунктуальности явки на свиданку к родителю определялась у Василия величиною его долгов. Добрые люди говорили Воздвиженскому, что новая Васина любовь способна буквально выпотрошить его и пустить по миру. «Не по Сеньке шапку он себе взял», — говорили добрые люди.

Но когда Вася вошел, весь такой радостно-возбужденный, буквально ворвался в отцовский офис и представил Евгению Васильевичу своего Ангела, Воздвиженскому стало страшно и за себя и за сына.

Анжела, как звали ангелочка, была явно испорченной и вредной девчонкой. И ладно бы, если ее высокомерно-пренебрежительное отношение распространялось бы только на внешнее окружение, на статистов в ее театре — на все это быдло из обслуги и простых обывателей, но от ревниво-настороженного взгляда отца не ускользнуло, что Анжела именно с таким же презрением в общем, относится и к его сыну — к восторженному Васильку, который в слепоте своей влюбленности просто не мог увидеть того, что его отец распознал сразу, и с первого взгляда.

— Анжела… Анжела Тимоченко, — поджав губки, сказало длинноногое и волоокое семнадцатилетнее дитятко, церемонно протягивая Воздвиженскому изогнутую кисть руки, рассчитывая явно не на пожатие, а на привычный для её абитьюда — поцелуй.

Но Воздвиженский целовать руки не стал.

— Это ваша мама… — вежливо начал Воздвиженский.

Однако Вася поспешил перебить отца, восторженно заглядывая на свою красавицу, искательно выпрашивая в ее взоре ответное чувство, он воскликнул, — да, Анжелкина мама та самая Тимоченко, представляешь, папа!

Галя внесла в кабинет поднос с кофе.

— А-а-а, — только растворимый? — капризно, почти обиженно проканючила Анжела.

— А что, папа, почему ты и правда не распорядишься, чтобы Гале поставили «koffe-machine»? — подхватив настроение возлюбленной, Вася послушно пришел на помощь ее прихоти.