Америциевый ключ

- Вы сказали, он искал геноведьму, чтоб стать настоящим мальчиком! Это ли не говорит о нем?

- Искал, - неохотно сказал Ганзель, - Да что с того? Он чудовище, и снаружи и внутри. Ему просто захотелось приглядеть себе более подходящую шкеуру. Чтоб не сильно выделяться среди нас. Элементарная мимикрия, о которой моя сестра может рассказать вам куда больше…

- Он мыслит и чувствует! – повысил голос старик.

Ганзель с тоской вспомнил события десятидневной давности, когда судьба только свела его со старым «шарманщиком». Тогда он, по крайне мере, мог выставить его за дверь. Сейчас у него такой возможности больше не было – приходилось делить с Арло его же каморку.

- Возможно. Только и мыслит и чувствует он не по-человечески. Отсюда и все неприятности. Наверняка, при этом он ощущает себя чуждым. Нездешним. Выделяющимся. Ему ведь, наверняка, доставалось из-за этого?

Папаша Арло отвел взгляд.

- Бывало. Сами понимаете, нелегко жить, когда каждый встречный видит в тебе лишь деревянную куклу.

- Вот это его и беспокоило, - жестко произнес Ганзель, - Не кровь на его руках, не боль, причиненная им, не существа, убитые им же. А то, что он выделяется из толпы. И желание стать обыкновенным мальчиком – вовсе не признак святости! Напротив! Это инстинкт хищника, который заботится о своей безопасности!

Папаша Арло вздернул маленький твердый подбородок.

- Он желает лишь спокойствия и мира. Только едва ли этого просто достичь, если окружающие мечтают отправить вас на сцену, пускать кровь другим бедолагам, защищая свою жизнь!

«Интересно, - подумал Ганзель, поглаживая ложе мушкета, знакомое до мельчайшей царапинки, - Если Греттель вздумает нас навестить, она заметит, что у старика нет головы, например? Геноведьмы иногда довольно невнимательны к мелким деталям, может и не заметить…»

- У вас нет даже представления о его желаниях! – рявкнул он, откладывая мушкет на лавку во избежание искушения, - И у нас тоже. Вот поэтому сейчас, когда один старый растяпа позволил ему завладеть америциевым ключом, желание Бруттино таят в себе еще большую опасность!

- Он…

- Его желания не играли никакой роли, пока он был подмастерьем бедного «шарманщика», бездомным воришкой или куклой господина Варравы. Но его желания сделаются крайне важными, когда он сделается властителем Гунналанда и миллионов чужих жизней. Что захочет кукла, обретшая почти божественное могущество и способная диктовать свою волю половине мира? Изысканных яств и королевских вин? Но он не питается человеческой пищей. Почестей и славы? Он лишен человеческих амбиций. Женщин и генетических инъекций? Ни то, ни другое ему не нужно. Как распорядится бескрайними возможностями существо, которое никогда не станет человеком? Как поступит?

Папаша Арло лишь поджал морщинистые старческие губы.

- Не знаю, господин Ганзель. Честно говоря, Бруттино всегда был себе на уме, да и на счет заветных желаний мы особо не разговаривали. Я только надеюсь, что…

Снаружи скрипнули доски крыльца. Едва слышно, но Ганзелю этого было довольно. От его толчка старый Арло отлетел, точно сам был выточенной из легкой древесины марионеткой, а мушкет мгновенно уставился своей тупой толстой мордой на дверь. Короткое мгновение, необходимое для того, чтоб электрический сигнал сделал короткую пробежку по нейронам мозга, и человек, стоящий за дверью, превратится в воющее месиво из свинцовой картечи и деревянной щепы.

Ганзелю удалось растянуть этот миг на несколько секунд. Пока в дверном проеме не возникло бледное, как у призрака, лицо Греттель. Только тогда он позволил себе от души выругаться.

- Мукополисахаридоз Гурлера! А условный стук, сестрица?

Она подняла на него рассеянный взгляд. В руках у нее был компактный контейнер для биологических образцов размером с небольшой дорожный сундук.

- Извини, вылетело из головы.

- Если бы не мои крепкие нервы, у тебя сейчас из головы вылетело бы не только это!

С геноведьмами такое случается. Они способны забыть что-то, даже то, что может стоить им головы. Просто потому, что это не включено в сложную цепочку их мыслительного процесса, сложного, как формула искусственного синтеза стволовых клеток.

Греттель была в обычном своем виде – старая рабочая блуза, затянутый жилет, несущий на себе так много пятен химических и термических ожогов, что казался окрашенным в причудливую камуфлирующую расцветку. Штаны мужского покроя и высокие кожаные ботфорты на ремнях дополняли непритязательный наряд. Пожалуй, ботфорты она могла и забыть натянуть – Ганзель мгновенно понял, что мысли Греттель чем-то поглощены. В такие моменты от нее можно было ожидать чего угодно, не только забывчивости.