Америциевый ключ

Возгласа не получилось, лишь изумленный выдох.

- Назначил мне встречу. Сегодняшним же вечером. И назвал адрес.

Ганзель помолчал, стараясь вдыхать воздух размеренно и глубоко. Греттель молчала. Человеческие вопросы были тем, что могло выдернуть ее из геномагических грез, в которых парил ее разум, да и то не всегда. В отсутствии вопросов Греттель и подавно не считала нужным о чем-то говорить.

- Иногда мне кажется, что это у меня деревянная голова, - признался Ганзель, - Как, черт возьми, он тебя пригласил?

- Послала ему сообщение, - невозмутимо произнесла Греттель, восседая на хлипком стуле, - Ты был прав, братец, улицы представляют собой огромные каналы с информацией. Но пользоваться ими могут и геноведьмы.

- У тебя есть знакомые среди мулов, на улицах? – недоверчиво спросил он. Очень уж не вязался облик Греттель со смрадными переулками Вальтербурга, - Да ты же и из дома не выходишь!

- Не среди мулов. Среди геномастеров. Нас не так уж много, и мы поддерживаем связь. Иногда. Сложно объяснить.

- Да уж, - хмыкнул Ганзель, представив себе беседу двух геноведьм за чашкой чая. Наверно, это зрелище не менее захватывающее, чем медленный дрейф пары медуз.

- Бруттино хотел стать настоящим мальчиком, - едва ли Греттель уязвил его смешок, - Об этом говорил Варрава. Бруттино искал геноведьму, которая смогла бы исполнить его желание. Я лишь послала по своим каналам сообщение о том, что готова за это взяться. Дальше он сам нашел меня. Это было на удивление просто, хотя информация и шла несколько дней.

- Но ты же сама говорила, что он не станет тебе доверять и никогда не обратится за помощью! Он знает, что ты хотела его убить! Дважды, если на то пошло!

- Я представилась вымышленным именем, - спокойно произнесла Греттель, глядя на него ясным немигающим взглядом, - Кроме того, у него нет выбора. От него отказались практически все геномастера в городе. Некоторые сразу отказываются от безнадежного дела. Другие напуганы его жестокостью. Он разорвал двух геноведьм до того, как оказался в театре. Поэтому у него не так уж много предложений.

- И твое показалось ему удачным? – иронично осведомился Ганзель.

- Конечно. Ведь я обещала ему генозелье, которое превратит его в живого мальчика.

Папаша Арло издал изумленный вскрик, мгновенно оказавшись на ногах.

- Вы… Вы и правда можете это сделать, госпожа Греттель? Можете исполнить его мечту? Я знал, что вы величайшая геноведьма в Гунналанде, но не предполагал…

- Успокойтесь, - Ганзелю захотелось силой усадить его на прежнее место, - Это невозможно. Просто обманный трюк. Ни одна сила на свете не может превратить дерево в человека. Верно, Греттель?

Реакция Греттель на этот вопрос ему не понравилась. Слишком уж долго длилась пауза. И пауза эта была какой-то неуютной, он сам не мог предположить, отчего. Греттель не умела лгать, это он знал совершенно точно. Умение лгать требует слишком глубокого вовлечения в человеческие чувства, ложь – это то, что должно быть естественным и живым, ее невозможно синтезировать. Поэтому геноведьмы обычно не умеют лгать. Могут не рассказывать всей правды, но и только.

Греттель молчала слишком долго для вопроса, который предполагал короткий ответ. О чем она сейчас думала? Этого Ганзель не знал. И полагал, что никогда не узнает.

- Гипотетически, это возможно, - наконец сказала Греттель.

Ганзель опешил. Папаша Арло заворожено молчал, открыв глаза.

- Гипотетически? Это еще что означает?

- Только то, что Бруттино в теории может стать человеком. Живым мальчиком.

Ганзель ощутил желание потереть виски, как при головной боли. Хотя боли пока не было, лишь глубокое недоумение.

- Перестань, сестрица. Я, конечно, в геномагии разбираюсь не больше, чем ты в молочной пенке, но то, что дерево человеком стать не может, даже я понимаю. Геномагия не творит чудес, не ты ли сама об этом без устали говорила?

- Это чудо другого рода, Ганзель, - не так уж часто она называла его по имени, - Чудо человеческого терпения и проницательности. Только превращение деревянной куклы в мальчишку, помимо этого, требует еще огромные лабораторные мощности, множество времени и прорву сил. Но все это исключительно в теории. Никто еще не проводил подобных опытов.

- Он – деревянный, - сказал Ганзель, чувствуя себя невероятно глупо.

Греттель небрежно зачесала пальцами лезущие в глаза пряди.

- А ты – мясной. В этом и вся разница. Дерево – тоже живой организм, с клеточной структурой, органами, генетическим материалом. На них можно воздействовать методами геномагии. И даже, я в третий раз говорю – в теории! – получить нужный результат.

Ганзель терпеть не мог теории. Если перевести это зловещее слово, от которого тоже попахивало геномагией и ее ритуалами, на человеческий язык, получалось «что-то, что может случиться и даже случится с определенной вероятностью, но не наверняка». Даже пророчества в сказках звучали яснее.

- Кто-то из вальтурбургских геноведьм может создать такое зелье?

Греттель уверенно покачала головой.

- Нет.

- А… ты?

В этот раз ей потребовалось больше времени.

- Возможно.

- Ты сама этого не знаешь?