Аметистовый венец

Магнус передал привет от своей матери и рассказал об ученых изысканиях отца, которые тот проводил для короля. Констанс слушала его рассеянно. В ее голове вращалась одна и та же мысль: Бертрада замужем, Бертрада замужем… Внезапно молодые женщины, собравшиеся вокруг брачного ложа, громко рассмеялись. На лестнице послышались тяжелые шаги, в комнату вошел граф Честер в сопровождении своей супруги, закутанной в меха, грубого вида сыновей и дочери.

Чувствуя, что уже не держится на ногах, Констанс поискала глазами стул.

Свадьба окончилась, гости покидали Морле. К вечерней службе почти никого из них не останется. Утром она сама тоже собиралась выехать в Баксборо. Но до этого времени ей надо утрясти все дела с управляющим, дворецким и констеблем, а также присутствовать на судебном разбирательстве иска ткачей. Но ведь надо и как следует отпраздновать свадьбу сестры. Да еще отослать письмо королю Генриху, как только секретарь его напишет.

Констанс подвинула к себе табуретку и села. К ней опять подошел Фицджилберт. Его, видите ли, интересовало, знает ли она, какой танец сейчас в самой большой моде при лондонском дворе.

«А ведь он очень красив, – подумала она, подняв глаза на него. – К тому же молод, богат и полон решимости добиться своего, даже если ему придется ждать три года». Улыбнувшись, она ответила, что не знает.

Констанс встретилась с ткачами в большом зале. Слуги разобрали и вынесли большие столы на козлах, отслужившие свое на свадебном пире, и настелили свежие тростниковые циновки. В зале уже собралась большая группа мужчин и женщин.

При ее появлении они расступились. Пройдя мимо них, Констанс присела на скамью за высокий стол, рядом с Пьером де Жервилем, писарем и счетоводом. В этот день дело только слушалось, поэтому никто еще не давал присяги.

Ткачи были типичными жителями южной Англии, старого Дейнло, высокими и белокурыми. Они переселились в Морле во времена ее отца, здесь они пряли и ткали прочную ткань, которая находила очень хороший сбыт в Лондоне. Но и тут ткачи держались замкнутым кланом.

– Кто будет говорить от имени этих людей? – спросила Констанс.

Управляющий показал на старого, плотно сбитого человека, который выступил вперед. Назвался он Торквином.

Иск касался линии между землями одного из ткачей и мельника. Вперед вышли ткач Гундар Заячья Лапа, прозванный так за свою искалеченную ногу, и деревенский мельник. За их спинами стояли около тридцати ткачей, внимательно слушавшие каждое слово.

Дело было решено быстро. Поселение составляло собственность замка, писарь тут же нашел и зачитал соответствующие записи в книгах. В них совершенно точно определялось, где проходит межевая линия. Гундар Заячья Лапа согласился заплатить мельнику за излишек земли, которым он пользовался. Стало быть, дело оказалось не таким уж и срочным. Констанс была в недоумении. Истцы по мелким делам обычно дожидались усадебного суда, который собирался весной, после Пасхи.

– Есть еще кое-что, – сказала Констанс писарю.

В зал вошел Жюльен Несклиф и занял место за дальним столом. Он улыбнулся ей. Как она и полагала, было и еще кое-что. Говоря от имени всей группы, Торквин попросил, чтобы ткачам разрешили закупать зерно на зиму в замке, тогда им не придется ездить на зерновой рынок в Рэксхеме.

Она тщательно обдумала это предложение. Ткачи, как и все местные жители, были уверены, что зима будет голодной и что только она может позаботиться о них. Если они будут закупать зерно в Рэксхеме, спекулянты пустят их по миру.

Констанс внимательно посмотрела на Торквина. Ткачи не пользовались симпатией вилланов. Они были ремесленниками, членами гильдии и как таковые держались обособленно. Говорили, что обычаи у них странные, что они встречаются и молятся в своих домах. В прошлом году у них были какие-то трения со священником. Наконец епископ Честерский велел объявить во всех приходских церквях, что те, кто не ходит к мессе, подлежат суровому осуждению.

Было также известно, что девушки ткачей выходят замуж поздно, уже за двадцать. Странный обычай. А когда у них рождаются дети, они долго кормят их грудью и все это время отказываются спать со своими мужьями.

Констанс на мгновение задумалась:

– У вас есть еще какое-то прошение?

В зале повисла напряженная тишина. Торквин оглянулся вокруг.

– У нас кое-какие нелады с рыцарями, миледи. – Когда она удивленно вскинула брови, он добавил: – Не со всеми, миледи, только с несколькими гарнизонными рыцарями.

Рыцари, которыми командовал констебль Лонспре, были не столь дисциплинированны, как рыцари Эверарда.

Перегнувшись вперед, Констанс поглядела на своего управляющего.

– До сих пор не было никаких неприятностей, – заверил он ее.

– Пока не было, миледи. – Ткач погладил бороду. – Но что поделать, если мы соблюдаем свои традиции? У нас не принято понуждать женщин к замужеству.

Управляющий негодующе фыркнул. Писарь уставился на него.

– Придержи свой глупый язык! – рявкнул де Жервиль. – Леди Констанс…

– Леди Констанс хочет только знать сущность нашего прошения.