Амфитрион

– Во-первых, – возразил ученый, – так раньше случалось. Случалось и хуже, потому что, строго говоря, «Пинта» ликвидировала практически все последствия кризиса, который создала. Ну, не считая полутора сотен жертв, но про яичницу и яйца ты сам все знаешь. А вообще и у нас пятнадцать лет назад имелась ощутимая нехватка инсулиновых продуктов, хоть и не в таком масштабе, и в Ираке после войны из-за несоблюдения условий приема лекарств, хранения, из-за массовой миграции куча диабетиков погибла – просто никто не обращал на них внимания. Во-вторых… обычно, если люди готовы платить тебе за то, что у тебя есть товар и если ты этот товар держишь с целью получить деньги, возникает равновесие спроса и предложения. Это хорошее, уютное состояние рынка. Но случаются еще внешние факторы. И вот когда кому-то надо кого-то наказать, – тут на лице Пчеловодова на долю секунды появилось звериное выражение, и Митя пожалел, что в свое время научился по Экману эти выражения улавливать, такое оно было неприятное, – законы экономики бессильны. Считай, твоя «Пинта» – один из латентных механизмов избежания мальтузианской ловушки, если хочешь мыслить исторически.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Митя.

– Я имею в виду, – Пчеловодов снова принялся методически раскуривать трубку, – знаменитое противоречие Томаса Мальтуса. В соответствии с которым население, мол, растет в геометрической прогрессии, а провизия для этого населения – мол, в арифметической. Так вот, Китай всю дорогу тысячелетиями регулировал это противоречие катастрофическими землетрясениями, братоубийственными войнами, чудовищными восстаниями, эпохами завоеваний, разливами рек и голодом…

– Но ведь «Пинта» все-таки включила конвейер, – сказал Митя нервно. Клетчатый плед совершенно перестал греть его.

– Включила, – кивнул Саша Пчеловодов. – Знаешь, когда? Ровно в тот момент, когда Китай устами лично Лань Цзяонина на закрытых переговорах объявил, что уходит с нескольких очень крупных рынков, и не только лекарственных и пищевых. Благо, много времени на это не понадобилось, потому что Лань, как бы это сказать, принял решение не умом, не сердцем, а поджелудочной железой, – лицо Пчеловодова приняло мечтательное выражение. – Ябыл тогда на Тайване в составе миссии ООН по ликвидации землетрясения под Тайбэем и многое видел. Знаешь, как они включили этот конвейер?

– Нет, – тихо сказал Митя и закурил.

– Это спасение, дорогой мой, было пожутче самого шантажа. – Освещавшееся трубкой былинное лицо Пчеловодова походило сейчас на образ Ильи Муромца, который минуту назад слез с печи, чтобы надрать паре десятков злых татаровей одно несовместимое с высокой литературой место.

Митя просто кивнул.

– Так вот, – продолжил онколог, – аэропорты Тайваня (и, как я слышал, Гонконга, Сингапура и Сеула тоже) в одну ночь, завернув кучу пассажирских рейсов, приняли десятки грузовых самолетов с двумя иероглифами «Ли» на борту («Пинта» после покупки не стала переименовывать бывшее предприятие Lilly). Буквально за пару дней до того, как количество коматозных приготовилось возрасти в геометрической прогрессии, в больницы по всей стране стали поступать партии человеческого инсулина, на перекрестках в городах, как по волшебству, выросли белые тенты с теми же иероглифами, в тентах появились медсестры и медбратья, в супермаркетах встали автоматы по продаже инсулиновых ручек… а заодно и контрацептивов, как будто с намеком на главную беду Китая. Как они спустили в страну многотысячный медицинский десант, откуда набрали персонал, как добрались за эти считанные часы, скажем, до Внутренней Монголии, – никому не известно.

– Интересно, что сам генсек получил свой шприц чуть ли не в числе последних, – продолжил Пчеловодов, – и после этого в правительстве остался без права переписки не один только министр здравоохранения. Я смотрел новости по телевизору, и было у меня впечатление, что если «Пинта» не уйдет из Китая сама, она с легкостью возьмет в нем политическую власть, и суверенного Китая больше не будет – один только придаток к империи Дельфины Монферран. Кстати, рассказывали, что на «Пинту» работал тогда тот самый человек, – тут Пчеловодов неуютно повел могучими плечами и набросил на них джинсовую куртку, дотоле мирно висевшую на кресле, – который законсервировал L. Его, говорят, видели там где-то в глуши. Могу себе представить, как врач такого уровня чувствовал себя в этой ситуации… Вроде как он потом от них ушел, не сработался.

Договорив, Пчеловодов помолчал, а Митя просто молчал. Он внезапно с пугающей ясностью понял, кто был этим врачом… в глуши.

– Не обошлось без жертв, конечно, – закончил ученый свой неприятный рассказ, – но по сравнению с тем апокалипсисом, который был запланирован, гибель нескольких десятков человек в сельских больницах выглядела… мелочью. И еще одно, – Пчеловодов горько вздохнул и опустил голову, бесцельно водя пальцем по столу, а потом поднял голову и посмотрел на Митю. – Эффектная пауза?.. Во-от. Обещай, что не будешь называть меня дилетантом и не скажешь, что я с ума сошел.