Амиго

Бабочки полетели в окно, к свету неоновых ламп. Они от этой тёплой полосы, что на улице, прилетели в квартиру, от тепла проснулись, жить им недолго, скоро совсем уснут, но пока — летают, на цветы, на снег садятся.

Мальчики-хлебопёки ушли в пекарню. На крыльце пекарни пусто.

Темнота

Занавес

Конец первого действия

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

На следующий день к вечеру. Окно на кухне закрыто. На кухне шкафов и стола нет, только горшки с цветами. Листья на цветах пожухли, пожелтели, почернели — осыпались, упали. Торчат голые прутья. Нет сада. А зелёная трава за окном, на теплотрассе, даже, кажется, подросла со вчерашнего.

Полкухни занимает закрытый серой тряпкой рояль — видны только его резные ножки. На тряпку поставили тарелки, стаканы — на рояле уже ели и пили. Двери в комнаты открыты, в комнатах вещей нет, коридор весь забит до потолка пустыми и полными коробками с барахлом. Кошки и собаки бродят в этом лабиринте. Тахта, что в коридоре стояла, на попа поставлена, разорвана, труха из неё сыпется. Зеркало со стены сняли, поставили на какую-то коробку у стены. В дверях комнат стоят шкафы, стулья, столы — ни войти, ни выйти. Всё вывезли, осталось на полмашины вещей — то, что принадлежит Косте. Вещи Жанны и Софьи Карловны уже увезли, кажется. Впрочем, всё перепуталось, ничего не понять.

Паша спит в одной из коробок, накрылся Нининой шубой, только ноги торчат — он и не уходил никуда. Костя — в коридоре на полу сидит, курит. Перед ним — коробка, он в ней вещи перебирает, рассматривает. Письма, тетради и бумаги какие-то нашёл в этой коробке, читает.

Нина — трезва, сидит на кухне за роялем, откинула тряпку, тычет пальцем в клавиши. На Нине опять какие-то умопомрачительные тряпки, а шею она закутала в сиреневое боа из куриного пуха.

Софья Карловна в своей комнате, на кровати лежит, глядит в потолок. Жанна сидит на её постели в ногах, смотрит на мать, плачет.

СОФЬЯ КАРЛОВНА. Ты от кого его родила? Он в кого такой, а?

ЖАННА. Вот и вся, вот и всё, папочка…

СОФЬЯ КАРЛОВНА. Слушай, Жанна, ты в кого такая клиническая? Собирает всё, мелет — ты в кого уродилась? Ты, что ли, моя дочка? Нет, ты уличная. Совсем пусто в голове. Ты почему и откуда такая дура? Скажи, дура набитая? Ребёнка уморила, девочка умерла. Ведь ты же виновата, а?

ЖАННА. Я не виновата, мама, ты за что? Мама, не бросай меня…

СОФЬЯ КАРЛОВНА. Вот и всё. Вот и вся. Как же мне умирать, как же тебя тут, дуру такую, одну оставить на свете. Ты ведь совсем дура, Жанна, а?

ЖАННА. Мама, стой, не бросай меня… Мама…

СОФЬЯ КАРЛОВНА. А ведь Бог есть, Жанна, есть, доча… Я думала — нету и вдруг поняла — а ведь есть. Вот я умираю, он меня забирает, потому что он знает, что мне нельзя с начала начинать, уезжать, понимаешь? А вот ты давай, доча, поезжай, тебе ещё не поздно. Скажи молитву: «Господь Бог навстречу, Богородица на плечи, ангелы по бокам, не поддамся врагам…» Скажи и поезжай, и с начала начинай, начинай…

ЖАННА. Это, мама, рубаи?

СОФЬЯ КАРЛОВНА. Рубаи, рубаи. Скажи и поезжай. И поезжай. Не забудь.

ЖАННА. Мама, слатенькая ты моя, ну — что? Ну, хватит. Поднимайся, а?