Аминазиновые сны, или В поисках смерти

С этого самого дня ко мне был приставлен соглядатай. Огромный бугай таскался за мной везде: на улице, в университете. Он даже поджидал меня возле туалета, а после занятий провожал домой до самого подъезда. Мне казалось, что я превратилась в заключенную, с которой не спускает взгляд строгий надзиратель. Мать во все происходящее не вмешивалась и сквозь пальцы смотрела на то, как папа игнорирует меня. Он отказывал мне во всем. Мне было запрещено краситься, посещать с друзьями тусовки и выходить из дому без разрешения. Я хорошо помнила рассказы Саши о том, как его отец сидел в тюрьме и что с ним там происходило. И сопоставив жизнь Сашиного отца со своей, я отчетливо понимала, что, по сути, разницы не было никакой. Я тоже находилась в тюрьме, только более комфортабельной. Ненависть к отцу и матери росла и день ото дня становилась все сильнее, и от этой лютой ненависти бежать было некуда. И выходом из этого заточения я посчитала брак с нелюбимым, но весьма привлекательным Лаврентьевым. Перед самыми госэкзаменами я вышла замуж за Влада. Свадьба была пышной и с огромным количеством гостей. Отец настоял, чтобы мы жили в нашей пятикомнатной квартире на Ленинском проспекте в самом центре города. А как только я получила долгожданный диплом, родители отправили нас в круиз по Средиземному морю. Впечатлений была масса. Влад старался быть внимательным и нежным. И скоро я поняла, что постепенно влюбляюсь в своего мужа. Но… но я чувствовала, что Влад не любит меня и просто играет роль примерного супруга. И с этим обстоятельством мне приходилось мириться. И я смирилась. Первая трещина в наших отношениях появилась еще на огромном круизном лайнере, где Лаврентьев начал заигрывать с какой-то девчонкой-аниматором. Та девушка была невысокой, хорошенькой и веселой. Лаврентьев крутился возле нее постоянно и к концу круиза почти не общался со мной. Успокаивало только одно – муж ночевал только в нашей каюте.

Когда проклятый круиз закончился, и мы вернулись домой, я почему-то решила, что Влад изменит свое поведение и будет только со мной. Я успокаивала себя тем, что мой муж, испугавшись гнева отца, не будет шляться по бабам. Но меня ждало горькое разочарование. Лаврентьев гулял направо и налево, а отец почему-то смотрел сквозь пальцы на эти походы Влада на сторону.

Однажды я поделилась своей озабоченность поведением мужа с матерью, но та ответила:

– Доченька, да они все кобели! И твой отец не исключение. Я терпела, и ты терпи.

И я терпела… до того рокового дня, когда поняла, что выносить предательство мужа, странную пассивную позицию матери и диктат отца больше не могу. И не хочу. Даже малыш внутри меня не смог предотвратить то, что я сделала.

Кристина замолчала и опустила голову. Она сидела, совершенно неподвижно со злым выражением лица и упрямо сдвинув брови. Чувствовалось, что эта исповедь далась ей с большим трудом.

– Вы сейчас сожалеете об этом? – поинтересовалась Ирина Федоровна, делая какие-то пометки в истории болезни Лаврентьевой.

– Не знаю… – неуверенно ответила девушка и повторила: – Не знаю. Сейчас я ни в чем не уверена.

– Ладно. Я рада, что вы смогли мне рассказать обо всем. На завтра я назначаю вам встречу с психологом. Вы согласны?

– Да, если вы, доктор, считаете, что это необходимо.

– Хорошо. На сегодня все. Можете возвращаться в палату.

Кристина встала с кресла, чувствуя некоторое облегчение. Но обида на родителей и Влада по-прежнему сидела где-то очень глубоко и Лаврентьева понимала, что избавиться от этого чувства будет не так-то просто.

Когда Жанна сопровождала Кристину в палату, то оглянувшись по сторонам, спросила:

– Ну как все прошло?

– Нормально. Она только слушала, а я говорила. – Потом Кристина приостановилась и спросила: – Жанна, а можно мне позвонить родителям или Владу?

– Не останавливайся, а то заметят, что я с тобой разговариваю. Нам нельзя вступать в контакты с больными, – быстро затараторила Жанна и добавила: – Тебе самой звонить нельзя. Не положено. Но если родители или твой муж позвонят тебе, то тебя пригласят к телефону.

– А может ты сама позвонишь моей маме? Ее зовут Галина Михайловна. Пусть она придет ко мне. Я так соскучилась и по ней, и по отцу.

– Ладно. Напиши номер на бумажке, а я завтра им позвоню из дому. Только помни, что я теперь заступлю на дежурство через несколько дней.

Кристина обрадованно кивнула и в ее душе зародилась надежда на скорую встречу с матерью. Но ее вновь ждало горькое разочарование. Через три дня, когда Жанна появилась в отделении, Лаврентьева бросилась к ней.

– Ну как? Дозвонилась?

– Нет, – тихо ответила санитарка и отвела глаза в сторону. Кристина почувствовала, что та врет.

– Прошу, ничего не скрывай от меня, пожалуйста, – взмолилась Кристина и чуть не заплакала.

– Твоя мать сказала, что не придет, – Жанна тяжело вздохнула и глазами полными сострадания посмотрела на Кристину.

– Почему?

– Она не объяснила… И…

– Что?

– И что из больницы они тебя забирать не собираются. И ты уже знаешь, что отсюда больных могут забирать только родственники.