Аминазиновые сны, или В поисках смерти

У нас закон – это для нас, простых смертных, а они, небожители, живут по другим правилам. Даже здесь, в дурке, есть привилегированная третья палата с деревянными кроватями, своим телевизором и приличным постельным бельем, где лежат съехавшие с катушек чиновницы и жены чиновников. И к ним отношение совершенно другое. И чтобы иметь даже такие привилегии эти господа всегда будут жить по правилам личной верности и преданности властителю. Наш с вами, девочки, распорядок здесь, как на зоне, впрочем, как и во всей нашей бедной стране. Эта психушка – это наше государство в миниатюре. Здесь все под тотальным контролем и надзором. По свистку, я имею виду по крику и приказу сестер, мы идем на обед и порой стоим в коридоре пятнадцать-двадцать минут в ожидании, когда нам позволят войти в столовую. Туалет строго по расписанию, где и посрать в одиночестве нельзя. Мы – пациентки дурдома – грязь под ногами, как и простые люди в нашей стране. А бездарные сестры, не умеющие правильно наложить повязку или измерить давление, вовремя оказать помощь, когда мы в ней нуждаемся – это обслуживающий власть персонал, совершенно равнодушный к нашим проблемам. Вот вспомните хотя бы случай с Олей Никитиной… И эту несчастную женщину в зеленом халате… По-моему – она настоящая героиня. Но мы даже не знаем ее имени. Режим превратил ее в траву, и эта бедолага уже никогда не будет прежней и никогда не подаст свой голос за наши свами права и свободу для всех, – Власова тяжело вздохнула и набрав в легкие побольше воздуха, продолжила так же размеренно и спокойно: – Да… медсестры… Почувствовав свою власть над нами, ее вкус, они, к сожалению, превращаются в распоясавшихся грубых хабалок, которые орут на нас, мерзко подшучивают и издеваются совершенно безнаказанно. Они упиваются своей значимостью и важностью. Как и те властные прихлебатели, которые, находясь на своих постах ведут себя точно так же. Очень давно английский политик и историк лорд Актон сказал: «Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно». И с этим высказыванием я согласна целиком и полностью. И да, сестрам глубоко наплевать, что наступил тихий час или отбой. Они орут в сестринской, забывая о том, что мы тоже люди и хотим отдыхать. И другими они уже не будут никогда, как и все те, кто вкусил власти. И если мы попытаемся заглянуть к ним внутрь, что мы там увидим? Боюсь даже строить какие-либо предположения. Но я твердо могу утверждать, что ничего хорошего. И сюда, в психушку, идут работать женщины, обозленные на жизнь. Скольких из них вы можете назвать нормальными? Двоих? Троих? Тех, у кого в глазах есть еще проблески понимания и сострадания? Молчите? То-то. Поэтому выйдя отсюда, постарайтесь не пить и не влипать в истории. Думайте больше о своих детях и себе. Дети – это самое дорогое что у нас есть. И ни один мужик, ни один хахаль, хорош он или плох, не стоит и мизинца на левой ноге вашего ребенка. А еще поразмышляйте о том, что кому-то в этой жизни приходится хуже, чем вам. Подумайте. И начните жить с чистого листа. Это сделать никогда не поздно.

Придавленные тяжестью своих воспоминаний обитательницы седьмой палаты молчали. Спустя некоторое время Философиня горько заговорила вновь:

– Мы все совершаем ошибки, порой роковые. И это наше право. Но лучше пойти дорогой жизни, а не дорогой смерти. Даже больная душа – это душа, которая учится здесь и сейчас чему-то новому. Учитесь на своих ошибках, но лучше – на чужих. Повторяю, наша больница – это наше государство в миниатюре. Помните об этом и никогда, слышите, никогда не попадайте сюда!

Власова умолкла. Скорбная складка у переносицы, выдающая прошлые страдания, стала заметно глубже. Анна Яковлевна поправила холеной рукой модное каре и выдохнула. В палате по-прежнему было необычайно тихо. Женщинам казалось, что они даже слышат шелест бумаг, которые в своем кабинете с места на место перекладывала Светлана Александровна. И ни у кого не было сомнений в том, что она все хорошо слышала, но в палату по какой-то причине не входила.

– Так вы вернулись в университет? – прорвал тишину голос Полины.

– Да, – устало ответила Власова. – И я стараюсь донести до своих студентов правду о нашей действительности, хотя декану это не нравится, и он даже как-то грозился мне уволить, если я не прекращу вводить нашу молодежь в заблуждение.

– Но я не понимаю, почему же ты, Аня, порезалась? – спросила Вера, вглядываясь в лицо Философини.

– Да потому, дорогая, что все эти каверзы судьбы в итоге мне просто надоели. Мои переживания, страхи и беды годами накапливались внутри меня и собрались в один большой гнойник, который рано или поздно должен был взорваться, чтобы выпустить всю боль и раздражение наружу. Вот именно это и произошло.

– И вам стало легче? – тихо спросила Полина.